Избранные проекты мира: строительство руин. Руководство для чайников. Книга 1

Весто Сен Сейно

Ресурсы физиологической автономии пресловутого Большинства уже просто не обладали возможностями преодолеть десять-двадцать километров легким бегом по пересеченной местности. Если то же большинство еще принудить, скажем, потом омыть пережитые усилия и трудоемкий пот в ледяном ручье, гарантии за то, что они это переживут, не даст ни одна страховая фирма. Именно Большинство воспринимало данное сочетание дел за единственно нормальное: то, что и вложено им в содержание «быть цивилизованным».

То, что естественный отбор на протяжении миллионов лет мимоходом оставлял за бортом как недоразумение, медицина техногенной цивилизации целенаправленно заставляла жить. И оно не просто жило, безучастно держась на плаву.

Оно размножалось, возводя свое недоразумение в статус стандарта среды обитания. В содержание спиралей своих ДНК.

Мой скучающий взгляд стороннего наблюдателя для этого мира слишком напоминал приговор эволюции. Впрочем, наши с эволюцией взгляды касались только нас. Вся психофизиология разума, весь накопленный запас истории ума настаивал, чтобы так или иначе, в той или иной форме, под тем искусственным предлогом или любым другим, но отделять от здоровых больных.

Так вот, меня с давних времен занимал вопрос, как бы выглядел в переложении к отдельному носителю разума результат не гениальной медицины, а жестокого отбора природы? Новая знакомая и в самом деле держалась так, словно была не в курсе, какое впечатление производила на весь биоценоз. Или для нее это не представляло интереса. Она не ломалась. Она выглядела, словно привлечение внимание к себе и своим изгибам лежало то ли за пределами ее философии, то ли вообще не принадлежало к достояниям ее смысла жизни. На ней не было даже следа макияжа. Даже больше: эта гарпия выглядела так, словно никогда его не знала. Это производило совершенно необычный эффект живого звука в контакте с какой-то совсем, совсем другой расой. Я не знал, что думать. Я снова мысленно перевел дух.

– Значит, студентка, – заключил Юсо, с удовольствием улыбаясь своей самой обольстительной улыбкой.

Сидни взяла со стола ягодку. Ее пальчики были созданы для того, чтобы делать с них наброски.

– Пришла на семинар по философии за легкими гуманитарными часами. А там преподаватель стоит и рассказывает всем о «вечном возвращении». – Она смотрела вдаль за горизонт, и во взгляде ее впервые было отчуждение. Мы с Юсо пялились на ее профиль. – Я молилась только об одном. Чтобы на экзамене не попался Ницше.

Сидни покачала головой.

С удивлением и даже легкой ноткой обиды глядел я на явление за летним столиком, решая, неужели я попался на то, на что под конец попадаются все, но мне было до такой степени грустно и хорошо одновременно, что я сидел, решив досмотреть кино до конца. Я знал, что это конец.

– А… – сказал я как человек, которому такие вещи всегда сходят с рук. Впрочем, такие вещи мне и должны сходить с рук. По крайней мере, говорить много больше, чем остальным. Я ни черта не помнил, что конкретно Ницше держал за своим «вечным возвращением», но уже в легкой панике мысленно умывал руки. – Без подсказки мне уже не вспомнить, – честно сказал я. Это был вызов. Так легко я не сдавался.

– Удивительно, как такие вещи могут для кого-то представлять жизненную ценность, правда?

Я тоже усмехнулся, откровенно разглядывая ее. Я был в своей родной стихии.

– Дайте-ка подумать, – произнес я, выигрывая время.

Для археологических раскопок вроде этих лучше было начать не с того, что знаешь, а с самого общего. Особенно, не имея на руках совсем ничего. Почесав ухо, я поднялся и выбрался из-за столика, чтобы достать с соседнего столика воду со льдом. Мне нужна была кафедра. Ее не было. Но зато был океан.

– Вначале предупреждение. Когда я буду терять нить, вы будете ее поднимать из пыли рассуждений. У меня синдром дефицита внимания, и такие вещи нам с ним не под силу долго держать у высокой трибуны. Философы, мыслители многих времен и народов пытались найти самые базовые, ключевые элементы, на которых, по их мнению, могла держаться вот эта Вселенная, что у нас за углом… –

Я показал на крытые соломой крыши сараев, утонувших в зелени горных склонов, и гнутые пальмы, за которыми лежало синее пятно океана. – По мнению Шопенгауэра, таким элементом была воля. Это тот самый базовый, далее уже не разложимый фундамент мироздания, который ведет зарождение кристалла, галактик и вселенной. Вот, скажем, перед вами жизненно важный выбор. Успех, к которому вы рветесь, на который ставите слишком многое, может быть, даже всё, это – ваш Эверест. Ваш смысл жизни. Поворот, обещающий вам крутое, решительное изменение всего вашего прежнего русла жизни. Скажем, попытка издать книгу, выйти на другой уровень существования, как на другой уровень игры, – вообще любая попытка сделать шаг вперед, я не знаю, что там еще бывает… Так вот, вы в самом начале пути. Вы еще ничего не успели потерять. Будь вы с холодной головой и глядя на тот же самый горизонт ваших ожиданий, вы бы практически заведомо определили бы возможный провал в вашем ожидании как наиболее вероятный. И сберегли бы себе кучу денег и лет. Но нет, ни в коем случае. Что происходит на деле? Ваша воля эту самую наиболее вероятную вероятность как бы прикрывает от вас ладошкой. Она, падла, убеждает, что знает лучше. Я про себя это с некоторых пор свел к совсем короткой формуле: «Наихудший вариант – он же и наиболее вероятный»…

Пришел Тур-Хайями, занял свободный стул и стал со скукой глядеть на меня.

Я больше не смотрел на свою аудиторию. И мне не нужен был их контакт. Мне уже самому было интересно, сумею я вообще выкарабкаться и куда.

– Я некоторые вещи давно не пытаюсь определять своими именами. Здесь не больше чем прагматика. Оптимизм, по сути, это зло, и никто не может еще сказать, сколько зла на самом деле он сделал и сколько еще сделает. Раньше кто-нибудь бегом назвал бы то же самое пессимизмом и с видом, что все понял, отправился бы спать. Я даже давно не пытаюсь быть реалистом. Для него я слишком прагматичен.

Ницше эта идея о воле так понравилась… Кстати, Шопенгауэр – его учитель… Что он взял ее за основу своей знаменитой концепции «Воли к власти». По его мысли, именно она лежит на всем и во всем, от паразита до вахтерши. Для себя, будучи прагматиком, я также свел его к «Синдрому Пешки»: «Кроткий зверек длинно пахнет». Не важно, с кем вы имеете дело, с паразитом при чужих ресурсах и славе или с вахтершей, но при малейшем случае классическая Пешка немедленно попытается показать, что ваше хорошее самочувствие зависит от ее власти. И непременно сделает попытку отыметь вас, не имея от природы к тому надлежащего инструмента. Ну, вы поняли, о чем речь. Давайте я тоже попробую себя немножко в роли профессора…

СиИОу какого-нибудь крупного концерна делает абсолютно то же самое, имея всех направо и налево. То есть неважно, на какой ступени лестницы иерархии элемент находится, на самой нижней или самой верхней, он на деле в мыслях готов отыметь весь мир. И целиком всю Вселенную в придачу.

На мой взгляд, тот же самый принцип «воли к власти» еще проще можно было свети к иерархии отношений всех приматов, иерархии, записанной в генах. В самом низу находятся самки, на самом верху – самцы-альфа. Но Ницше не располагал тогда всей информаций. И очень жаль, что не располагал…

Так вот, другим, еще более фундаментальным положением он видел механику, которую сам назвал «Вечным Возвращением». Человек просыпается и засыпает. Человек рождается и умирает. Утро приходит и уходит. Планета совершает оборот и возвращается в ту же самую точку пространства, с какой начала. Он, этот принцип, на всем, от солнечной системы и галактики до скоплений галактик и метагалктики. Все это я, чистосердечно признаюсь, по большей части высосал наполовину из пальца, а остальную половину снял с запыленных потолков истории.