Избранные проекты мира: строительство руин. Руководство для чайников. Книга 2

Весто Сен Сейно

Эксперт словно размышлял вслух.

– И еще я подумал: почему у человека леса не пристегнут упор ножа на поясе? У людей леса какой-то врожденный инстинкт, кодекс, доведенный до условного рефлекса аккуратности во всем, что касается оружия, видимо, это связано с вопросом выживания. Никто не боится остаться в лесу без ножа так, как тот, кто знает, что его нечем заменить. Мы то, что мы делаем, повторяя на протяжении жизни. И привычка оставаться в живых всегда накладывает оттиск, хотим мы этого или нет. Одного взгляда на ваш лук было достаточно, чтобы понять, что за инм следили руки профессионала. Не на всех ножах упор пристегивают и даже не все помнят, что это такое. Только тот, кто уже из опыта знает,

какой непредсказуемой бывает тропа в лесу и река в горах, держат под защитой то, от чего может зависеть жизнь. Упор на ноже может быть не пристегнут по множеству причин. В конце концов, его могли расстегнуть, чтобы им воспользоваться за ужином. Но чаще всего он бывает расстегнут тогда, когда инструментом только что воспользовались, а застегнуть почему-то забыли.

Эксперт помедлил. Я понимал таких людей. Этот сорт разумных был так давно и с полным правом очарован свойством интеллекта восстанавливать порции давно утраченной информации, что не имел заднего хода. Кнопка отключения на нем не была предусмотрена.

– Но Животновод не из тех, за кого отдают свою жизнь. Он даже не из тех, с кем люди вроде вас стали бы искать контакт, будь он сотню, тысячу раз выгодный, я не говорю даже – дружбу. Въевшаяся в природу восприятия, ставшая компонентой генотипа людей вроде вас способность видеть последовательность чужих шагов и предвидеть их конечный результат задолго до самого события, то, что стоит в конце чужой логики, настолько должна приводить в бешенство при столкновении с логикой людей подвида Животновода, что о каком бы то ни было контакте речь не идет. Больше того, и люди вроде Животновода, в силу своей природы моментально определяющие направление опасности, по сути, были обязаны принять меры, чтобы уже заранее исключить возможность появления на их горизонте такого, как вы.

Вас настолько трудно представить рядом с Животноводом, не говоря уже о том, чтобы кто-то вроде вас стал рисковать ради него жизнью, что я спрашиваю себя, где за видимыми всем горизонтами должна лежать та гипотетическая точка, которая бы могла свести одно с другим? Но ее то ли нет, то ли в цепи моих заключений где-то дефект. И если всё это так, то Животновод сейчас жив только благодаря одному человеку, вам. Я не понимаю, – признался он.

Я молча ждал. Было так непривычно, словно видел в зеркале покойника, который был уверен, что его не видит никто.

– Так вы говорите, у нас никаких шансов? – спросил я, улыбнувшись.

Да, он был хорош. Я никогда еще не видел человека, который бы по самым случайным из доступных крупиц информации умел восстанавливать общую архитектуру недоразумения и так быстро определять, насколько все плохо. Я подозревал, что сензитивность, повышенная восприимчивость – это пограничное состояние между аутизмом и тем, что принято называть «нормой», она часто результат тяжелого детства, что-то вроде защитной реакции, но так странно было наблюдать ее со стороны.

Я уже знал, что будет дальше, и, даже сложись все иначе, мы никогда бы не смогли стать друзьями, но… сложись все иначе, где-нибудь в другой жизни и в другом измерении, он был бы последним, кого бы я стал посылать на смерть.

– Даже не знаю, что принято говорить в таких случаях.

Он больше не улыбался.

– Но если уж я здесь, могу ли я дать вам один совет? Вы зря так легко забыли про портрет, который он ждал. Вы забыли, но он не забывает ничего. Я бы сказал, что на вашем месте я бы воздержался от блюд, которые он вам предложит.

Если бы ты мог выбирать реальность, то кого бы ты убил первым? – вспомнил я максиму совсем другого мира.

– Смотрите, как интересно получается, – сказал я. – Земля, по вашим словам, – это колыбельная койка вида Homo sapiens.

Но покинуть ее ему не дано?..

Эксперт покачал головой.

– В таких громких заявлениях я обычно первым делом предлагаю сделать сноску-поправку. Игра словами может быть очень небезопасным занятием.

– Абсолютно с вами согласен. Стоит только подобрать сочный плакатный образ – и всем всё как бы сразу становится ясно. Но смотрите: разве всё, что делалось человеком раньше – всё лучшее и всё самое трудное не подсказывало, что Земля – лишь начало? Что человек лишь в самом начале длинного очень долгого пути? Разве вся логика разума не подсказывала с каждой с невероятным усилием взятой ступенью, с каждым новым трупом и с каждым новым знанием, что его дом – звезды и что иные звездные миры – его предназначение? «Претензии человека должны быть выше его возможностей – а иначе на что нам небеса?»

Я не слишком любил этот афоризм, но мне было интересно, что он скажет.

– …Так насколько реалистичной выглядит мечта о дороге к иным звездным системам? – спросил Эксперт изменившимся тоном, устраиваясь удобнее, словно продолжая накануне начатую беседу. Он снова глядел с иронией, но она не относилась к предмету разговора. Похоже, это было его нормальное состояние. – Попробуем без эмоций – просто взять саму идею такого транспорта и саму идею колонизации чужих солнечных систем под микроскоп. Не надо скепсиса. Не надо логических умозрений. Только факты.

Он прервался. Я ждал.

– Так вот. Те самые факты настаивают на заключении, что Земля – единственное место во Вселенной, где Человеку дано быть счастливым и дано быть здоровым. Мы можем треснуть, но не существует такого понятия, как «Наша Планета номер 2».

На протяжении целых поколений едва ли не каждый, кто поднимал взгляд к ночному небу, полному колоссальных перспектив, не знающих края, задавался одним вопросом: как выйти за пределы Солнечной системы, в которой заперт вид Homo sapiens? Если придерживаться строго только одних законов физики, возможность двигаться быстрее света закрыта: подобная скорость предполагала бесконечную массу объекта. Притом даже самый ближайший сектор нашего интереса лежит от нас на расстоянии в четыре световых года. То есть даже двигаясь со скоростью света, нам ни при каких условиях не оказаться там раньше, чем через четыре года. Что, как обещают нам законы физики, сделать невозможно.

Для писателей-фантастов, философов, футуристов, футурологов, а затем и для реальных инженеров ответ был найден: решение в транспорте, рассчитанном на несколько поколений. Перелет будет таким, что первое поколение колонистов не проживет достаточно долго, чтобы увидеть ту же Альфу Центавра. Но, возможно, потомки их потомков сумеют сделать это?

– И вы приходите к мнению, что межзвездные колонии – большая проблема, чем можно подумать?

– Она и в самом деле проблема – большая, чем кто-то бы мог подумать.

– Звездные системы навсегда и фундаментально лежат вне пределов возможностей Homo sapiens.

Эксперт посмотрел на меня, как бы пытаясь понять, чем ему грозит быть здесь искренним.

– Я просто отрабатываю варианты.

– И что сподвигло вас на такой подход?

Эксперт развел руками.

– Это следствие последних научных исследований в области того, что мы представляем собой как животные. Идея о том, что девяносто процентов нашего ДНК не являются человеческими, лично для меня оказалось шоком. Говорить на эту тему можно долго, но, в двух словах, слишком многое говорит за то, что мы не в состоянии выжить за пределами нашего микробиома.