Избранные проекты мира: строительство руин. Руководство для чайников. Книга 2
Шрифт:
Таким образом, допущение относительно того, что в этой огромной вселенной мы одни, было бы категорией с вероятностью, стремящейся к абсолютному нулю. Это было бы уже усложнением сущего. Вы, конечно, слышали о принципе Лезвия Оккама. Положение оказывается под запретом той самой формальной логики.
И, таким образом, мы уже вынуждены исходить из принципиальной возможности существования сходных нам форм материи. А вот насколько сходным – это другая тема. Я бы даже поставил вопрос иначе: насколько не сходным данные материи в сравнении с нами заведомо должны быть в рамках любой строгой логики?
Разумеется, существует масса других логик.
– Религиозный тип мышления, – вставил я вполголоса, скорее для себя. Я слишком хорошо знал, о чем шла речь.
– Да. В рамках этой логики всё, что имеет и когда-либо имело место в этой вселенной, имело в виду исключительно один животный вид. По большому счету это не представляло бы интереса помимо софистики и прочего из той же категории, мы же вроде как пытаемся придерживаться практической стороны дела. Об том не стоило бы говорить еще раз, но за всю историю известной нам формы разума к подножию именно этой логики было возложено столько гор обугленных костей, что вправе задуматься, насколько разумен вид, на чем он так настаивает?
Между тем мы уже вынуждены раздвигать прежние понятия разума и исходить уже из того, что даже животные наделены определенной формой сознания. Причем речь не идет о высших, самых сложных формах жизни. Рассуждать в сходном русле можно долго, но я уверен, вы уже поняли, что я хотел сказать.
– Я совсем готов был похвалить вас за крепкий сюжет, – сказал я, – но потом вспомнил, что ближайшая к нам звезда не сидит на месте. Если бы она сидела, как сидит, я бы то же с легким сердцем развел руками в стороны. Но через пять миллиардов лет, как говорят, она пойдет с нарезки. У нее нет вариантов. И тогда она начнет выжигать и превращать в пепел все, до чего сможет дотянуться, а дотянется она очень далеко. Вы скажете, что мы этого не увидим. Но я не хотел бы оказаться на месте того, если кто-то это увидит. Есть две теории. Согласно одной, никакая форма живой материи не способна пережить временные промежутки вроде таких. Согласно другой, жизнь неизбежна там, где для нее есть условия.
Лишь с действительно большого костра можно донести свое учение массам и быть услышанным всемирной историей. Я подумал, что все дело лишь в этом. Ты все знаешь, а это никому не интересно. Надеюсь, я ошибаюсь.
Никто не знал, откуда они все знали. Ходили слухи, что эти местные перипатетики и сами этого не знали. Боги наделили их способностью восстанавливать порции информации, как восстанавливают фрагменты руин, но забрали взамен способность этим пользоваться. И это проклятье богов накладывает определенные обязательства. Конечно, промолчать трудно.
Я сказал:
– То есть если кто-то в атмосфере какой-нибудь экзопланеты вдруг находит ДМС, диметилсульфид, то мы просто должны об этом забыть?
– Вы тоже слышали? Да, молекула, вырабатываемая только живыми организмами.
– И если, – продолжал я, – еще кто-то обнаруживает, что та же планета находится в Зеленой Зоне по отношению к своей звезде, то есть как раз, чтобы не жарко и не холодно, а вода чтобы была водой, и если на той же самой планете находят метан и углекислый газ, то есть практически железные доказательства наличия на планете океана, то нас это не касается?
Как бы под давлением опечаленных чувств, я поднялся, чтобы принести кувшин с любимым лимонным нектаром.
– У меня предложение, – сказал я, разливая по сосудам. – Вы держите язык за зубами – и все живут долго и счастливо. Как представитель вашей защиты, я рекомендую принять его.
– Вы думаете, этого хватит?
Мне он надоел. Он был кругом прав, и ничем хорошим это кончиться не могло.
– Спесь немногих соизмерима разве только с тупостью остальных. Легче что-то не любить, чем понять. И как жить счастливо, зная, что истина где-то рядом? Слишком много проблем на этой планете, и она стоит того, чтобы сосредоточить всё внимание на ней.
Я сел.
– Ты дурак, – сказал я тихо. – Я пытаюсь тебе помочь.
Я покачал головой.
– Я умываю руки.
Эксперт снова смотрел за окно.
– Мы – всего лишь один из множества прочих биологических видов, который имеет свои пределы. И который, как все другие, пришел и уйдет.
– Ясно, – сказал я, ставя стакан на столик и утираясь. – Встретимся с вами в суде.
Декреталиум 9. Патроциниум. 2 Дело об античеловеческой деятельности
Авгур полоскал рот. Он стоял, запрокинув голову, выставив живот и держа перед собой стакан, издавая громкие булькающие звуки, не оставляя микроорганизмам ни одного шанса, ни одной возможности, ни одной области для приложения сил. Все ждали. Он тщательно отработал вначале одну сторону полости рта, потом другую, потом собственно область гортани. Он делал это так долго, что все испытали общее облегчение, когда, наконец, это случилось, он освободил себя от очистных вод, утер губы полотенцем и хрипло бросил:
2
Защита перед судом (лат.)
– Начинайте.
Официальное слушание заняло даже меньше времени, чем можно было подумать, глядя на все мрачные приготовления. Как выяснилось, согласно уложениям, капитул в моем лице и еще нескольких дознавателей вообще не предполагался быть на заключительной части. Прерогатива пачкать руки обычно возлагалась на специально тренированный персонал виктимариев. Решение расширить рамки трибунала было моим.
Капитул сидел молча. На невозмутимых лицах плясали отблески факелов, посреди пустого пространства стояло возвышение явно ритуального характера. Все смотрели в его сторону.