Избранные произведения в 2-х томах. Том 2
Шрифт:
— Да, здесь выбора нет.
— Джапаридзе! — громко крикнул Колосов, и сразу в приоткрытую дверь просунулась чернявая голова грузина, сверкнули его яркие глаза. — Знакомьтесь, начальник штаба отряда «Сталинград»… Командир объединённого партизанского отряда капитан Габриэль.
— Очень приятно, — поклонился капитан.
— Я в восторге, — ответил по-французски Джапаридзе.
— Посмотри-ка, начальник штаба, — Колосов улыбнулся, показывая на карте обстановку. — Вот здесь, здесь и здесь нужно выставить заставы и укрепиться…
— Мы остаёмся в Терране? — удивился Джапаридзе.
— Да, остаёмся в Терране. К вечеру подойдут французские товарищи. Немцы хотят превратить Терран в свой укреплённый узел, наша задача — этого не допустить.
— Всё ясно, — сказал начальник штаба. — Сейчас отдам приказ.
Шамрай вышел на балкон мэрии. Со второго этажа дома, который стоял на равнине между отлогими возвышенностями, был виден почти весь город. Тихий Терран, будто ласковый котёнок, нежился в лучах горячего солнца. Замерли листья на деревьях садов. Безлюдны улицы. Прикрыты ставни домов, как прищуренные глаза: глубоко спрятались, а все хорошо видят.
Необыкновенно торжественное, приподнятое чувство овладело лейтенантом. Терран был первым городом, который он освобождал от фашистов. И даже очень хорошо, просто отлично, что отдан приказ держаться здесь, потому что уйти отсюда — это труднее, нежели собственными руками вырвать из груди сердце.
На площади появились партизаны. Они тащили огромную тачку, нагруженную толовыми шашками.
— В подвале дома за церковью будет центральный склад боеприпасов, — крикнул снизу Кикоть.
Роман Шамрай посмотрел на тихий город, на синее, словно из яркого металла отлитое небо, и в его воображении встал образ Жаклин, нарисованный в этой прозрачной синеве золотыми солнечными лучами, как всегда, улыбающийся и почему-то немного грустный.
Где она сейчас? Наверное, думает о будущем бое и раненых, о медицинской помощи, которая скоро, очень скоро им понадобится. Не такая натура у Жаклин, чтобы сидеть сложа руки.
Лицо Жаклин, нарисованное солнцем и синим небом, не исчезало. И страшно было подумать, что ветер может развеять его.
— Шамрай! — донеслось из кабинета.
Пришлось попрощаться с Жаклин. Теперь Терран уже не напоминал ему ленивого котёнка, разомлевшего на солнце. Он весь застыл в ожидании больших перемен. Обманчива, лукава эта сонная тишина.
В кабинете мэра народу поприбавилось. Появился Морис Дюрвиль, свежий, старательно выбритый. Воротник белой сорочки расстёгнут на одну пуговицу, открывает сильную загорелую шею, рукава, засученные по локоть, — руки, крепкие, будто выкованные из железа. Даже седина, кажется, исчезла из волос, так помолодел Морис Дюрвиль, почувствовав бодрящее дыхание первой, пусть ещё не очень значительной победы.
— Я могу собрать шесть-семь десятков рабочих, — сказал Дюрвиль. — Они готовы к обороне, но не имеют оружия…
— Вот видишь, Колосов, — сказал Габриэль, — нас будет больше, нежели мы предполагали…
— Людей, которые готовы умереть за Францию, много, — ответил сухо Колосов. — А вот солдат…
— Ты пессимист. — Габриэль засмеялся. — Вечером получим оружие.
— Силами отряда «Сталинград» мы сможем продержаться здесь до утра. Но, имей в виду, не больше. Я реалист.
— За глаза хватит. Папа Морис, собирайте своих рабочих, подумаем, как их вооружить.
— Шамрай, — сказал Колосов, — до прибытия французских товарищей наш командный пункт остаётся здесь. Проверь, пожалуйста, посты.
Вместе с Морисом Дюрвилем вышел и Роман из кабинета мэра.
— Где Жаклин? — нетерпеливо спросил он.
— В лазарете. Собрала врачей Террана. Странно, но все согласились работать. Ждут раненых.
— Раненые, к сожалению, будут… И убитые тоже. — Они стояли на площади, залитой полуденным солнцем. На восточной окраине вдруг послышалась стрельба и тут же стихла.
— Уже началось, — проговорил Дюрвиль.
— Нет ещё, — возразил Шамрай. — Это, видно, кто-то случайно нарвался на нашу заставу. Бой начнётся, когда они поймут, что мы собираемся защищать город… Если увидите Жаклин, скажите ей, пожалуйста, что я скоро, очень скоро её найду. Вот только взгляну, как поживают наши ребята на заставах.
Несколько тяжёлых, эхом отозвавшихся взрывов прогремело где-то возле вокзала.
— Что это? — тревожно спросил Дюрвиль.
— Взорвали стрелки на станции, — пояснил Шамрай. — Чтобы боши не прорвались на бронепоезде.
Ветер тревоги, близкой опасности пронёсся над городом, и, как ни странно было, ни перестрелка, ни взрывы на станции не испугали партизан, а наоборот, словно приободрили. Казалось, всем было отрадно сознавать, что в эти томительные минуты ожидания боя есть смелые люди — командиры, которые действуют и, главное, — осмысленно действуют. Не просто ждут боя, но готовятся к нему.
Уже не задерживаясь, Шамрай направился на восточную окраину, где боевая группа сержанта Васькина окапывалась, перерезав магистральное шоссе. Основные действия, скорей всего, развернутся сегодня вечером или завтра утром. Немцы пока уверены, что отряд, ворвавшись в Терран, немедленно покинет его, понимая всю бессмысленность сопротивления.
И вот — на тебе! Не оставили партизаны город, попробуй, проберись-ка теперь через Терран. Потому, как видно, придётся развёртывать для боя части, чтобы выкурить партизан, тратить силы, время, вместо того чтобы спешить на фронт. Но в этой задержке, короткой и не совсем приятной, есть что-то и хорошее — всё-таки партизаны никуда теперь не денутся, их можно будет прихлопнуть, как в мышеловке, и немцам будет легче дышать во Франции. А задержка эта пустячная. Фронтовая часть пройдёт, сделав своё дело, а сапёры пусть останутся, укрепят очищенный от партизан город. Эти расчёты гитлеровского командования Шамрай смог прочитать так, словно они были написаны на ясном синем небе. Ничего не скажешь, всё правильно в этих предположениях. Кроме одного — партизан так легко уничтожить не удастся. Ребята из группы Васькина поработали немало. Глубокие окопы уже выкопаны по обе стороны от шоссе. В каменной стене крайнего сада появилась пулемётная амбразура. Шоссе перегородила настоящая баррикада из поваленных деревьев — танку не пройти.
Правильно говорят: «Война — это минуты стремительного боя и дни, недели, месяцы изнурительной, тяжкой работы перед ним, — подумал Шамрай. — Жаль, нет у ребят чуть больше времени, чтобы укрепиться по-настоящему».
— С кем шёл бой? — спросил он Васькина,
— Две машины шли по шоссе, к городу прорывались. На разведку не похоже.
— Выставили боевое охранение?
— Конечно. Что там, в городе-то, слышно?
— Французские товарищи и оружие прибудут вечером.
— Я так думаю, — сказал Васькин, худощавый, высокий, пожилой, с точки зрения Шамрая, человек, лет под сорок, которого он приметил ещё в лагере. — Пока они там очухаются, пройдёт часа два. Пока будут решать, что делать, пока с начальством свяжутся, ещё, глядишь, часа два проволынят. Настоящий-то бой, пожалуй, только завтра начнётся.