Избранные произведения. Том 1

Городецкий Сергей Митрофанович

Цветенье смерти

Вишенье, яблонье, алое, белое, Скорбно стоит, как во сне онемелое. В этом весеннем, цветущем саду Жарко сказала невеста: «Приду!» Полувенцами цветенье склоняется, Тихо качается, не улыбается. В этом саду подарила она Свой поцелуй, молодая жена. Запахом нежным, душистым дыханьем Сад затомил и замучил молчаньем. Здесь она с томной улыбкою шла, Древнее семя стыдливо несла. В цветики белые, в домики нежные Пчелы за медом влетают прилежные. Помните, ветки, счастливую мать? Здесь она сына любила качать. Где они, сад мой цветущий, сияющий, Где они, рай, в жемчугах замирающий? Где же хозяин заботливый твой, Мать молодая, ребенок живой? Мать, и отец, и ребенок с глазенками, Словно две вишни, с ладонями звонкими? Все лепестки тише смерти

молчат. Сад мой жемчужный, печальный мой сад! Май — июнь 1916

Ребенок

Она лежит. Ее глазенки Как две агатовых звезды. И в ней, сияющем ребенке, Не видно боли и вражды. Ей девять лет. Она, играя Ручонкой — смуглым стебельком, — Напоминает облик рая, В цветах увиденный тайком. Она глядит, как за окошком Сияет вишня и айва, И длиннохвостым шепчет кошкам Кошачьи милые слова. И кажется, она для шутки Легла в постель… Вот побежит! Но стены белые так жутки. Нет, почему она лежит? Нет, почему она в больнице? И почему у синих глаз На чернобархатной реснице Вдруг светится большой алмаз? И отчего от брови к брови Вдруг пролегает тонкий след? Откуда в губках очерк вдовий, Печать неисправимых бед? О чем глухонемая дума На темно-розовом челе? Откуда страх шагов и шума И крики в сумеречной мгле? Насилье исказило землю! Как страшно правду понимать! Ответу бедственному внемлю: Ребенок — будущая мать. 1916, Ван

Душевнобольная

Пока, безоблачен и беспечален, Лучится день и стены стонут в зное, В расселинах обугленных развалин Она лежит и смотрит, как дитя больное. Знакомо все, и все совсем другое, Пороги там же, там же сад с колодцем, Но не ковры, а пепел под ногою. Ручей, остановившись, стал болотцем. Ее никто не кормит, не ласкает, Ей голодно, ей странно все, ей жутко Бежать отсюда? Сердце не пускает. Быть может, хитрая все это шутка? И может быть, все станет вдруг, как прежде, Вернутся комнаты, ковры с цветами И дети прибегут? Она в надежде Поводит разноцветными глазами. Но жизни нет. Обуглясь, стены стонут. Все мертвое. И псы не лают в стычке. Комок горелого тряпья, нетронут, Лежит, в игрушки взятый по привычке. Болит душа. Скорей бы ночь настала! А ночь придет, она, больная, тенью Начнет бродить, мяукая устало, Цикад звенящих отвечая пенью. Свалялся хвост пушистый. Шерсть измята. Трясет она, как ведьма, головою. И, как страну, что смертью злой объята, Никто не назовет ее живою. Как пламя белое воспоминанья, На черные она взбегает угли. И даже нет в глазах ее мерцанья: Они все видели и вот потухли.

Панихида

Иду в саду, а кости под ногами Шуршат в траве меж тихими цветами. И мне не надо ни цветов, ни сада, Не в радость солнце, зелень не услада. Ни птиц, ни пчел, ни бабочек блестящих, Ни яблок молодых, к себе манящих, Я ничего не вижу в странном цепененье, В своей душе чужое слышу пенье: «Я жить хотела, — слышу плач убитой, — Истлело тело, гробом не укрыто». Скажи молитву чуждыми устами, Вздохни хоть раз над белыми костями. Ведь близких нет, родные все со мною. Утешь мой дух молитвою земною. И я шепчу слова из панихиды, А сердцу больно, полному обиды.

Прощанье

Прощайте, печальные тени, Цветов онемелые губы. Пусть ваши весенние сени Ни вихрь, ни гроза не погубит. Я с вами томился и плакал, Я с вами упился цветеньем, И зарностью алого мака, И яблонь жемчужным лученьем. Когда же плоды наливные Созреют на ветках счастливых, Вы вспомните, тени родные, О песнях моих молчаливых, О вере моей громогласной, Что жизнь торжествует победно, Что смерти зиянье напрасно, Что люди не гибнут бесследно. Май — июнь 1916, Ван

Ангел Армении

Он мне явился в блеске алых риз Над той страной, что всех несчастней стран. Одним крылом он осенял Масис, Другим — седой от горьких слез Сипан. Под ним, как тучи, темен и тяжел, Сбираясь по долинам голубым, С испепеленных, разоренных сел Струился молчаливый, душный дым. Под ним на дне ущелий, в бездне гор, В ненарушимой тишине полян, Как сотканный из жемчугов ковер, Сияли кости белые армян. И где-то по тропиночке брели Измученной, истерзанной толпой Последние наследники земли В тоске изнеможения слепой. Был гневен ангел. Взор его пылал, Как молнии неудержимых гроз. И словно пламень, замкнутый в опал, Металось сердце в нем, алее роз. И высоко в руках богатыря Держал он радугу семи цветов. Его чело светилось, как заря, Уста струили водопады слов: «Восстань, страна, из праха и руин! Своих сынов рассеянных сомкни В несокрушимый круг восторженных дружин Я возвещаю новой жизни дни. Истлеет марево враждебных чар, И цепи ржавые спадут, как сон. Заветный Ван и синий Ахтамар В тебе вернутся из былых времен. Восстань, страна! Воскресни, Айастан! Вот радугу я поднял над тобой. Ты всех земных была несчастней стран, Теперь счастливой осенись судьбой!» Январь 1918

СЕРП

Одиннадцатая книга стихов

«О, как радостно и молодо…»

О, как радостно и молодо Под рабочим взмахом молота! Ослепляет до слеп'a Блеск крестьянского серпа. Расцвести красно и зелено Миру волей нашей велено. На столетия просека Пролегла для человека. Серп и молот всем несут Небывалый праздник — труд. <1921>

Металлы

В грозовом твоем ударе, Пролетарий, Вспыхнул алый хоровод Всех свобод. Из Октябрьского мгновенья Всем векам Светит серп освобожденья, Как прожектор морякам. Голубые океаны, Обезлюдевшие страны, Городов бетонных гнезда — Все к свободе валом мощным, Валом грозным Ввысь С Петербургом полунощным Поднялись. И согбенная природа Под махиной капитала В темных недрах застонала И восстала С тем же знаменем: свобода! Золото, золото! Гибкое, ковкое! На животах ты висело веревкою, В галстук мещанский ты было заколото, Жирные пальцы и шеи индюшьи, Пудреной груди бездушье Ты с отвращеньем ласкало. Гордое, яркое, в недрах нагретое, Было ты подлой монетою. Именем чистым твоим Купля-продажа владела всем шаром земным. Вот ты свободно! Гений рабочего скажет, на что ты пригодно! Медь! Сгусток земной сокровеннейшей крови! Алого пламени сплав! Ты с монастырских раздувшихся кровель, Веча погибель давно отрыдав, Долго должна была людям звенеть, По миру смерть разнося. Вся Ты исходила рыданьем надгробным, К хищным и злобным Попам двуутробным Сгоняя людей Пугалом желтых мощей. Войн непомерное жёрло, Пушек смертельное горло — Вот куда шел твой металл благородный! Вот ты свободна! Гений рабочего скажет, на что ты пригодна. Железо! Лапы кровавые крезов Тебя у труда воровали, В цепи сплавляли, Тленом насилья тебя оплели, Лучшего друга земли! Ты тосковало на фабриках пленных, Плакало воем огромных колес, С грохотом горя по рельсам неслось; В рабстве у самых презренных Силой волшебной твоей Долго давили людей. Вот ты свободно! Гений рабочего скажет, на что ты пригодно. Алой молнией ударил Пролетарий В города, И земля раскрыла щедро Все сокровища, все недра Для свободного труда. 1921

Орфеям Севера

Голосом огненным горы раздвину, Кину Ярому Северу слово любовное. Здравствуй, могучее, единокровное Племя певцов! Крик твой нов, Звук твой дик, Твой язык — Зык колоколов. Мир обнищалый, Влажный от сукрови алой, Притих, Вздрогнуть готовый от песен твоих. Эй вы, Орфеи сермяжные, Соловьища лесные, овражные, Черных полей голытьба! Песней натужьте лохматую грудь! Подступила судьба Сладко, привольно, как Волга, вздохнуть Всеми мехами груди миллионов, Намозоленной бременем стонов. Эй вы, Орфеи рогожные! Грохнули двери острожные, Цепи разверзлись, и вышел Боян, Юн, лучеок, кучеряв и румян. Крик его нов. Звук его дик. Язык — Зык колоколов. Средь колокольчиков, нежных бубенчиков, Иверней-птенчиков, Малых малиновок, Тепленьких иволог Он милей милого, Он синей синего, Пахнет он небом, Медом и хлебом Из жарких печей. Песня свободная, лейся звончей! 1 февраля 1919, Баку

Пролетарским поэтам

От станка и от машины, От ремней, ревущих глухо, Путь прямой вам на вершины Человеческого духа. Там, на фабриках могучих, В вихре вспышек и биений Вы, как трепет молний в тучах, Мировой хранили гений. И давно машин моторы Пели гибель мертвым лирам И шептали приговоры Над кровавым старым миром. Час настал для новых музык. Сердце громом бьется в блузы. Жизни огненные зерна Под певучий бросьте жернов И ржаного слова хлебом Под высоким русским небом Всласть насытьте океан Пролетариев всех стран! 1920