Избранные произведения. Том 4
Шрифт:
– Ты мне не испортишь мальчишку?
– Чем же это?
– Да вот всякими этими прогулками и мудрёными разговорчиками.
– А как по-вашему, Шаукат до «разговорчиков» со мной во всём хорош был?
– Где уж там, – сказала женщина. – Сама видишь, какая у меня жизнь. Это верно – мальчишки-то все балованные растут. А мой Шаукат какой-то совсем чудной стал: вдруг задумается или чего-то бормочет, как во сне… Ты скажи, это к лучшему или к худшему?
– К лучшему, – твёрдо сказала Гаухар. – Он человеком становится. А я помогаю ему в этом.
И, пользуясь случаем, она высказала этой тёмной и своенравной женщине всё, что давно хотелось сказать. И о том, что Шаукат растёт запущенным, словно круглый сирота, что у него пропал
Женщина слушала, хмурила брови. Потом хлопнула ладонью по столу.
– Теперь меня послушай… Ты в мои домашние дела не путайся. Как умею, так и живу. Давай уговоримся: друг другу мешать не будем. Ты учительша, ну и занимайся, коль приставлена к этому. А у меня свой путь, своя дорога. Меня не научай, я не девочка, чтоб по твоей указке ходить.
На следующий день Шаукат явился в школу подстриженным, в свежей, выстиранной рубашке.
И вдруг ещё новость: мать Шауката пришла на очередное родительское собрание, чего за ней не водилось раньше. Правда, всё время она просидела молча в дальнем углу. И, уходя, ни словом не обмолвилась с Гаухар. Ну что ж, для начала и это неплохо. Остальное, надо полагать, доделает жизнь.
Заботы Гаухар всё же не пропали даром. Дамир заметно подтянулся в учёбе; что касается Шауката, он стал активнее на уроках. Гаухар не переставала следить за обоими. В то же время ей не давала покоя прежняя загадка: почему они первые два года учились не хуже других, а на третьем у них заметно упала успеваемость, на четвёртом же дело чуть не дошло до катастрофы? Возможно, начиная с третьего года занятий от ребят требуется больше усилий в усвоении усложняющейся учебной программы. Эту закономерность крепко следует запомнить и использовать в будущей практике. Своими соображениями она поделилась на совещании преподавателей. Её похвалили за инициативу и главным образом за умелое вмешательство в режим домашней жизни Дамира и Шауката.
В зимние каникулы Гаухар хотя и реже, но продолжала посещать «трудных» ребят. Она добивалась, чтобы Дамир и Шаукат больше времени проводили на свежем воздухе, играли со сверстниками; не забывала проверять, повторяют ли ребята пройденные разделы учебников. Тому и другому составила отдельные расписания на каждый день каникул, с указанием, что именно нужно сделать.
И вот настал день, когда она сказала:
– А теперь я прощаюсь с вами до конца каникул: у меня у самой наступили экзамены в институте. Надо много заниматься. Вы ведь не забудете моё расписание?
– Нет, – ответил Дамир, прямо смотря в глаза учительнице.
– Нет, – повторил Шаукат с некоторой заминкой.
– Я посмотрю за ним, помогу, – добавил Дамир.
Гаухар так замоталась в школе и с экзаменами в институте, что сильно запустила домашние дела. Случалось теперь, что в доме у них не было горячего обеда, ограничивались сухомяткой. А Гаухар хорошо знала, что муж привык к наваристым супам. Долго ли он будет терпеть такой беспорядок? Правда, скандалов жене Джагфар не устраивал, держался ровно, предупредительно, но Гаухар уже замечала, что он вроде бы начинает охладевать к ней. Что тут было делать? Оставалось надеяться, что Джагфар со свойственным ему ещё в недавние времена великодушием поймёт, как трудно сейчас жене. За это умение понять близкого человека и ободрить его Джагфар заслуживает признательности. И Гаухар говорила себе: «Я сумею вознаградить его. Вот пройдут горячие дни – опять возьмусь за хозяйство, буду больше уделять мужу внимания. А пока мне тоже нелегко».
– Ох, умираю от усталости! – жаловалась она, вернувшись из института.
Джагфар не придавал большого значения этим жалобам. А Гаухар, зная, что она в долгу перед мужем, не давала себе лишней минуты отдыха, шла на кухню, зажигала газ, чтобы вскипятить чай или выстирать рубашки Джагфара.
Теперь
Она просыпается рано, гладит Джагфару сорочки, носовые платки, готовит завтрак. Потом будит мужа:
– Пора, Джагфар, пора. В выходной отоспишься.
Он смотрит на часы, сладко потягивается, ещё минуту-другую валяется в постели, наконец идёт умываться.
За завтраком Джагфар перебрасывается с женой незначительными фразами, а иногда хмуро молчит. Настроение его зависит от качества приготовленного завтрака. Гаухар помалкивает: что поделаешь, не успела вчера забежать в магазин. Вот сегодня должна вернуться пораньше, приготовит обед посытнее. Ну, а завтрак, надо признаться, бедноват.
Всё же ей обидно, что муж бывает так неприветлив: поел, что приготовлено, надел, что подано, и ушёл, даже спасибо не сказал, словно у жены только и дела, что стирать ему рубашки, готовить пищу, убирать комнаты.
Случается, Гаухар не успеет и подумать о настроении Джагфара: торопится в институт, все мысли о том, как лучше ответить экзаменаторам. Она уже приучила себя – в такие дни не забивать голову ничем посторонним. Да, да, повседневные домашние заботы и обязанности приходится считать чем-то докучливым. Что поделаешь, не разорваться же на части, ведь надо ещё и к урокам в школе одновременно готовиться, – не успеешь оглянуться, как кончатся каникулы. Её не раз хвалили на педагогическом совете за хорошие уроки. Приятно слышать, как тебя ставят в пример – будто крылья вырастают за плечами, и мелких огорчений как не бывало.
Она далека от того, чтобы переоценивать себя, просто ей радостно сознавать собственную причастность к любимому учительскому делу. Ради него и в институт поступила. После удачного экзамена выйдет на улицу, оглядится кругом: «Ах, до чего хорошо жить! – Потом спохватится: – Уже смеркается! Как незаметно прошёл день. А я, кажется, впервые вспомнила сегодня о муже, о доме. – Её охватывает беспокойство: – Как там Джагфар? Наверно, устал ждать?» Ведь на кухне у неё хоть шаром покати, голодной мышке нечем поживиться. Она покупает в магазине что попадётся под руку – и скорее, скорее домой. Если Джагфар на этот раз не хмурится, встречает её приветливой ворчливой шуткой, она готова прыгать от радости. И шубку ещё не снимет, а уже принимается расказывать, какой у неё нынче удачный день. Джагфару невольно передаётся её оживление, и если она расскажет при этом о чём-нибудь забавном, оба смеются. В такие минуты Гаухар кажется, что мир и согласие вернулись в их дом.
Вдруг она спохватывается:
– Ты проголодался, бедняжка! Потерпи ещё немного, сейчас всё будет готово.
Джагфар хвалит её за расторопность, за вкусный и сытный обед. Гаухар знает, что обед нельзя назвать ни вкусным, ни сытным, но она радуется его похвалам.
Вечер проходит спокойно, как в лучшие времена. Джагфар словоохотлив, говорит о своей лекции, прочитанной студентам. Рассказывает в обычной своей шутливой манере, порой высмеивая и самого себя. Надо признаться, Гаухар не очень-то понимает, о чём была лекция, но ей нравится остроумие мужа. Как прежде, в пору своей разгоравшейся влюблённости, она слушает Джагфара, удивляясь, даже любуясь его находчивостью, юмором: «Смотри-ка, право, молодец Джагфар, с ним не заскучаешь».