Избранные рассказы
Шрифт:
– Слова не мальчика, но мужа. – похвалил его голос. –Надеюсь, что благоприятное решение не займет у вас много времени?
– Сделаю все возможное, - пообещал Сергей Борисович.
– Ждем результата.
После чего на другом конце провода положили трубку. Сергей Борисович вздохнул и придвинул к себе дело. Суть дела была весьма простой – водительница не справилась с управлением и выехав на тротуар сбила трех пешеходов, отчего один из них скончался на месте, а остальные получили травмы средней тяжести. Будь на ме6сте водителя обычный рядовой гражданин, то все решилось бы в несколько дней, и разнесчастный водила уехал бы в места не столь отдаленные. Однако, ситуация осложнялась тем, что водителем машины была дочь одного
Выхода, по крайней мере, в замках законности, не было. И потому Сергей Борисович ломал голову в поисках нужного партии решения. Он еще раз перелистал дело и не смог найти ни одной зацепки. Он закрыл папку и откинулся в кресле. Тем не менее, что-то надо было делать. Но что? Прикрыв глаза, он снова и снова прокручивал в голове детали дела. Если бы не видеозапись, тогда можно было бы…Видеозапись! Вот он выход! Сергей Борисович вскочил, вытащил из пакета кассету с записями и вставил ее в проектор. И вновь перед его глазами пронеслась картина трагедии. Но теперь он смотрел на нее не глазами беспристрастного судьи, а глазами человека, от которого зависела дальнейшая судьба симпатичной девушки. Он снова и снова прокручивал пленку, пока не понял, что именно может ей помочь, после чего снял трубку и позвонил следователю. Ему не понадобилось много времени, чтобы убедить своего собеседника - в конце концов, не первый раз так бывало – в необходимости пересмотра обвинительного заключения, в связи с вновь открывшимися обстоятельствами… Прошло всего два месяца и районный суд вынес решение, что водитель машины не могла избежать наезда по причине другой машины, не установленной следствием, которая отбросила машину свидетельницы на тротуар. В связи с этим, свидетельница освобождается от уголовной ответственности по отсутствию состава преступления, а потерпевшим отказывается в удовлетворении иска о возмещении ущерба до момента поимки истинного виновника инцидента…
Она проснулась почти на рассвете, от того, что собаки заливались яростным лаем. «Волки», мелькнула у неё первая мысль, и тут же исчезла. Волков в станице не видели давно, лет этак с двадцать, а то и более. И ночи проходили довольно спокойно, война, бушевавшая по всей стране, как-то обошла станицу стороной, разве что порой налетал разъезд красных, иногда проходили пьяной оравой «зеленые», сметая подчистую припасы, кур и гусей . Но чаще наезжали белые, да свои же казаки, прибиравшие к своим рукам то, что еще оставалось на базах и в сараях, не разоряя, впрочем, хозяйства до конца.
И все же, по сравнению со всей областью Всевеликого войска Донского, жаловаться на жизнь было бы грехом. Редкие наезды, опустошавшие кладовые и курятники, почти что не мешали течению жизни, и только в последний год стало тяжелее, уже меньше улыбались станичники при встрече с друг другом, реже слышался смех, и все чаще то тут, то там, раздавался истошный крик и плач по убитому. По Светлореченсокй станице все чаще теперь тянулись похоронные процессии, и люди смотрели друг на друга со смешанными чувствами. Все чаще станичники устраивали пьянки со стрельбой и разгулами. Все реже поминали Бога, и все чаще костерили всех и вся.
Но последнюю неделю было на удивление тихо. Воспользовавшись этим, отец и мать Наталии уехали к куму, дабы разжиться городскими товарами, если повезет, а заодно узнать каких-нибудь новостей. Новости доходили Светлореченской крайне редко, в основном через тех, кто изредка отваживался выбраться в город, а в последнее время новости дополнились пугающими слухами о том, что вот-вот красные ворвутся в станицы. Но привыкшие к относительно спокойной жизни станичники боялись не особенно, потому-то и была сегодня Наталия одна в доме, что, впрочем, ее нисколько не пугало. Движимая скорее любопытством, нежели страхом, Наталия резво сунула ноги в чирики, и вышла во двор, попутно окинув
– Цыть, окаянные, всех переполошили! Пошли, пошли отседова!
Недовольно повизгивая, собаки начали отступать от сарая, время от времени взлаивая. Наталия выждала ещё немного и приоткрыла дверь. Несмотря на яркую лунную ночь, в сарае почти ничего не было видно. Но когда глаза привыкли к сумраку, она увидела на охапке сена лежавшего ничком человека.
– Эй, ты кто? – тихонько сказала Наталия. Но человек ничего не ответил, продолжал лежать совершенно неподвижно.
– Умер ты, что ли? – прошептала растерянно Наталия и крадучись приблизилась к лежавшему. Теперь, когда глаза полностью привыкли к темноте, она уже могла рассмотреть, что человек лежал на спине, слегка раскинув руки и неровно, хрипло, дышал. Человек был бос, шинель его была грязная, рваная, со следами не то грязи, не то какой-то темной жидкости. Рядом с ним лежала смятая фуражка, с красной звездой на околыше.
«Красный! Значит не сон то был, что стрельба была ночью, не снилось ей это», отшатнулась от него Наталия и поспешила к выходу. «Надо отцу будет сказать, когда приедет с Титовки, а он уж пущай сам решит, что с энтим красным делать», подумала она. «Отвезти ли его в город, или же свои сами с ним разберутся». И тут же остановилась, поскольку вспомнила, как пару недель назад станичники порубили пленных красноармейцев, просто так, для куража, с лютой и слепой ненавистью и злобой. Сердце невольно захолонуло страхом и жалостью.
Немного подумав, она снова подошла к лежавшему и нагнулась. Человек все так же неподвижно лежал, полуоткрытые глаза его невидяще смотрели на Наталию. Дыхание его то прерывалось, то судорожно ускорялось. Лицо его, поначалу показавшееся лицом пожилого человека, было совсем юным, несмотря даже на недельную небритость и гримасу боли. «Молоденький какой», подумала Наталия, и легко прикоснулась рукой к щеке. Человек застонал и судорожно дернулся. От этого шинель с правого бока сползла, обнажив давно не стираную гимнастерку, на которой расплылось темное пятно. «Ранен», поняла Наталия и побежала в дом. Там, недалеко от божницы, в старом бабкином сундуке лежали разные старые вещи, в том числе исподнее и рубахи, и недолго думая, она схватила парочку рубах, зачерпнула ковшом с чугунка, стоявшего на печи, еще горячей воды и вернулась в сарай.
Она никогда не перевязывала раны, и потому боялась даже глядеть, когда отрывала подол гимнастерки, пытаясь не слушать стоны раненого. Наконец, ей это удалось, и ее взору предстала рана, на удивление совсем небольшая, всего лишь дырочка, из которой, однако, продолжала слабо сочиться кровь. Решившись, Наталия оторвала кусок рукава от рубахи, и смочив её водой, стала осторожно обмывать края раны. Человек застонал снова, на этот раз громко, и открыл глаза. Воспаленные губы что-то прошептали, но Наталия ничего не поняла.
– Лежи спокойно, скаженный, - сказала она ему. –Опосля скажешь чего тебе надо. А пока дай перевяжу тебя, а то истечешь кровью, словно порося на бойне. Да лежи ты, кому говорю!
Раненный слабо улыбнулся и утвердительно кивнул, стиснув зубы. Наталия же настойчиво продолжала стирать лоскутом кровь. Затем, взглянув ему в глаза, спросила:
– Очень больно?
Раненный в ответ утвердительно кивнул головой. Его лицо, и без того бледное, теперь казалось белее снега, и Наталия почему-то опять испугалась: уж не вурдалак ли какой? И чтобы отогнать страх, сказала быстро, горячо: