Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
Генри приходилось напрягать все душевные силы, чтобы как-нибудь дотянуть до конца дня, – настолько его мысли были поглощены предстоящим свиданием со Смитом. Охваченный возмущением, он ждал этого свидания, буквально считая минуты. Он не пошел на ланч и съел только несколько галет, жестянка с которыми всегда хранилась в ящике его стола. Он то и дело нетерпеливо поглядывал на стрелки редакционных часов, медленно ползущие по циферблату.
Первой пришла Кора – без четверти три, немного раньше назначенного часа. На ее лице было написано напряженное ожидание, и Генри понял, что она неправильно истолковала его просьбу. Неужели Кора могла подумать, что он, поразмыслив, решил последовать ее вчерашнему
Следующие пятнадцать минут тянулись невыносимо долго. Хотя Генри старался во что бы то ни стало сохранить хладнокровие, он чувствовал, как его сердце начинает биться все сильнее и чаще. Он не хотел прибегать к полученному от Барда амилнитриту – доктор предупредил его, что при частом употреблении это средство перестает действовать, – но в конце концов был вынужден раздавить одну из ампул, которые на всякий случай теперь всегда носил с собой в маленьком футлярчике, подвешенном к часовой цепочке. Он только что закончил вдыхать амилнитрит, и с его лица еще не исчез румянец, вызванный лекарством, как в кабинет вошел Смит в сопровождении Ная и еще какого-то молодого человека, совершенно незнакомого Генри. Неожиданное появление этого незнакомца, несмотря на его спокойный и даже любезный вид, почему-то напугало Пейджа: оно словно предвещало новые и непредвиденные осложнения. Все трое стояли, молча глядя на него, а Фенвик, проводивший их в кабинет, задержался у двери. Наконец Смит заговорил:
– Вы получили мои письма?
Голос его звучал хрипло и глухо. Казалось, Смит с трудом выдавливает из себя слова.
– И первое, и второе, – ответил Генри и затем, желая во что бы то ни стало скрыть волнение, добавил: – Садитесь, пожалуйста.
Они сели, словно три автомата, – незнакомец с пугающим безразличием, Най с обычной развязностью. Последний смерил взглядом Фенвика, который придвинул им стулья.
– А он нам нужен?
Пейдж сказал Фенвику, что он может идти.
– Вы еще будете мне благодарны за эту предосторожность, – заметил Най, закурил сигарету, а потом уже вежливо осведомился: – Разрешите?
Наступило короткое молчание. Затем Смит откашлялся. Его лицо, обычно розоватое, как свиное сало, было совсем бледным и лоснилось от испарины. Эта бледность особенно подчеркивалась сизым небритым подбородком и припухлостью под глазами. Казалось, ему было очень не по себе. Потемневший от пота воротничок, развязавшийся галстук – все указывало на лихорадочное возбуждение. Генри никогда прежде не видел его в подобном состоянии.
– Мистер Пейдж, – начал Смит, запинаясь и в то же время так, словно заучил свою речь наизусть, – я не испытываю никакой вражды к вам лично. Я уважаю вас и не хотел бы причинять вам горе. Я даже надеюсь, что вы относитесь ко мне так же. Но с другой стороны, бывают обстоятельства, вынуждающие человека в моем положении решиться на некоторые шаги ради собственных интересов. Мистер Пейдж, мне тяжело говорить об этом… но в нашем распоряжении имеются данные, которые мы считаем себя обязанными довести до вашего сведения.
– Судя по вашим письмам, речь идет о моей невестке.
– Вот именно, – проронил Най, стряхивая пепел с сигареты.
– В таком случае, хотя вам, вероятно, это покажется излишней щепетильностью, я предпочел бы, чтобы вы изложили свои сведения в ее присутствии.
– Погодите, мистер Пейдж. Прежде выслушайте нас. Мы не хотим причинять лишние страдания женщине.
– А, бросьте, Смит! – прервал его Най. – Ради бога, переходите к делу.
– Ну что же, – сказал
– Мистер Пейдж, мне очень неприятно говорить…
– Вот что, – вмешался Най, – дайте-ка я скажу. – Он погасил сигарету и уставился на Пейджа холодными выпуклыми глазами. – Вы издаете чистенькую, высоконравственную газетку. Вам подавай нравственную прессу, нравственное общество и все прочее тоже нравственное. Вы весь такой лилейно-непорочный, что небось и не знаете слова «аборт».
– Оно… оно мне известно, – растерянно пробормотал Пейдж.
– И то хорошо, – ухмыльнулся Най. – Это облегчает дело. Так, может, вы знаете также, что, когда у незамужней девицы случается неприятность, а ей хочется сохранить свою репутацию, она отправляется с черного хода к какой-нибудь старой ведьме, которая и освобождает ее от неприятного бремени. К несчастью, существует закон, известный как Закон о преступлении против личности от тысяча восемьсот шестьдесят первого года, который гласит, что женщина, разрешившая устроить себе выкидыш с помощью любого инструмента или каких-либо иных средств, совершает тем самым уголовное преступление и подлежит ссылке на каторжные работы пожизненно, или на срок не менее трех лет, или же тюремному заключению на срок не более двух лет… Печально, не так ли?
– Хватит, – сипло сказал Смит. – Мистер Пейдж, мне очень больно говорить вам об этом. Три года назад, в августе, ваша невестка, тогда еще Кора Бейтс, была на основании этого закона приговорена к тюремному заключению.
Генри в полной растерянности глядел на него. Он словно окаменел. Окружающий мир исчез, и перед глазами маячило только расплывающееся, как в тумане, лицо Смита.
– Нет… не верю… нет.
– Это правда. И у нас есть доказательства.
– Нет, – механически повторил Генри. – Нет, это неправда.
– Хватит! – сказал Най и кивнул на пришедшего с ними незнакомца. – Хейнс занимался этим делом. Проследил его от начала и до конца. Так ведь, Джек?
– К несчастью, сэр, это так. – Хейнс глядел на Пейджа виноватыми глазами или, во всяком случае, с притворным сожалением. – Я присутствовал на судебном разбирательстве. И должен сказать, судья проявил большую снисходительность – принял во внимание смягчающие обстоятельства. Приговор был самый легкий.
– Приговор? – Генри произнес это слово с трудом, судорожно сжимая ручки кресла.
– Шесть месяцев тюрьмы.
Сердце Генри на несколько бесконечно долгих мгновений перестало биться. Он ожидал какого-нибудь обвинения, связанного с ее прошлым: они могли выкопать и раздуть подробности забытой глупой интрижки – с этим Хейнсом, например, – или что-то связанное с бедностью и невзгодами ее юности; все, что угодно, но только не это. То, что он услышал, неизмеримо превосходило худшие его предположения. Внезапно все в нем возмутилось… Он не хочет верить им – и не верит.
– Невозможно… это ложь. Она здесь… она докажет, что это не так.
– Ну что ж, позовите ее, – сказал Най с такой хладнокровной и небрежной уверенностью, что Пейдж помертвел. – Посмотрим, кто здесь лжет.
Генри приподнялся, чтобы позвать Кору, но тут же снова упал в кресло. Как он мог заставить ее выслушивать это гнусное обвинение?!
– Ну, зовите же! – настаивал Най. – Давайте покончим с этим раз и навсегда. Спросите дамочку, как ее угораздило попасть за решетку.
Генри сковало леденящее сомнение, и он не мог решить, что делать дальше. Пока он колебался, боковая дверь, ведущая в комнату мисс Моффат, отворилась. Кора устала ждать и зашла поглядеть, не освободился ли он. В память Генри навсегда врезалось выражение ее лица, когда она вдруг поняла, что означает открывшаяся ее взору сцена. В комнате наступила мертвая тишина.