Избранные романы. Компиляция. Книги 1-16
Шрифт:
Завернув за угол на Парк-стрит, Генри решил сократить путь и пройти по Риммерс-лейн. Когда он проходил мимо магазина подержанных вещей Биссета, внимание его привлек фарфор, выставленный в витрине. Он остановился, сразу признав в прелестной, покрытой глазурью раковине, белой, с золотом по краям, редкий экземпляр своего любимого стаффордширского фарфора. Вещица старинная – это бросалось в глаза, и Генри был почти убежден, что вышла она из рук Джона Элерса, старшего из братьев Элерс, которые обосновались в Берслеме еще в 1690 году; на ярлычке значилась цена – всего пять фунтов десять шиллингов.
Вот это находка! С нее, пожалуй, можно будет начать новую коллекцию взамен той, что он принес в жертву тайнкаслскому аукциону. Естественно, Генри не мог удержаться от
Тут он вспомнил про письмо, принесенное ему мисс Моффат. Он вскрыл конверт и прочел его. Затем с возгласом отвращения разорвал листок на мелкие кусочки и выбросил в корзину для бумаг.
Время от времени в «Северный свет» приходило какое-нибудь оскорбительное, непристойное или даже содержащее угрозы письмо, как правило анонимное. Но это не было анонимным, под ним стояла подпись Гарольда Смита, и все же Генри трудно было поверить, что этот человек мог на прощание так глупо и больно уколоть его. Выбросив эту гадость, не заслуживающую даже презрения, из головы, Пейдж сел за работу: он хотел дать в следующем номере экономический обзор предполагаемого европейского соглашения, которое в свете недавних переговоров в Париже казалось весьма многообещающим. Но он никак не мог сосредоточиться – мысли все время возвращались к странному письму. И чем больше он о нем думал, тем более оно становилось непонятным. В кабинете, кроме него, никого не было. Чуть ли не против воли он нагнулся, достал из корзины для бумаг разорванные клочки и не без труда сложил их. Теперь этот листок, составленный из кусочков, выглядел даже как-то зловеще.
Дорогой мистер Пейдж!
Нам стало известно одно чрезвычайно важное обстоятельство, которое может весьма повредить Вам. В Ваших же интересах советую Вам как можно скорее встретиться со мной и моим коллегой, чтобы мы могли рассказать Вам об этом. Дело важное и не терпит отлагательства.
Поверьте в мое искреннее к Вам уважение, чрезвычайно преданный Вам,
Генри тяжело вздохнул. На что это они намекают? Неясность выражений, указывавшая
– Я уже давно приглядываюсь к одной недурной лошадке, – признался он Генри. – Чудесная кобыла от Спитфайера, прямо из «Тысячи и одной ночи». Настоящая красавица. – С тех пор как «Свет» одержал победу над своими противниками, Мейтленд был в исключительно хорошем настроении и сейчас добавил с легким смешком: – Теперь, когда мы снова стали кредитоспособными, я решил позволить себе такую роскошь.
В последнее время Генри необычайно привязался к Мейтленду. Весь этот год он опирался на его знания, опыт, на те сведения, какие тому удавалось собрать, а также в немалой степени на его честный и смелый характер. Нередко Пейдж советовался с ним и по частным вопросам, и сейчас, поскольку мысль о письме все еще бродила где-то в глубине его сознания, ему захотелось поговорить об этом с Малкольмом. Однако Мейтленд на этот раз был всецело занят своими делами и спешил уехать. У Генри не хватило духу задерживать своего помощника, и он решил отпустить его.
– Желаю весело провести время, Малкольм. – Он протянул ему руку и с чувством добавил: – Вы знаете, как мне будет вас недоставать.
Сентиментальность Пейджа смущала Мейтленда – в этом и заключалась разница между ними: он просто не мог выказывать свое уважение шефу, сколь бы глубоко оно ни было, как не мог бы, скажем, поцеловать собственный локоть.
– Я скоро вернусь, – сухо сказал он, поджимая губы, и тут же улыбка осветила его некрасивое лицо. – Только смотрите, чтобы прессы работали, пока меня не будет.
К четырем часам статья была закончена, и Хедли, толстяк с вечно смущенной улыбкой, всегда все делавший на бегу, влетел в кабинет Генри с фотографиями, которые должны были ее иллюстрировать: тут были любопытные снимки новых домов на континенте, аэропортов, мостов и современных заводов. Когда он ушел, Генри только собрался было позвонить мисс Моффат, как вдруг услышал тихий стук в дверь.
– Войдите, – сказал он.
Подняв глаза, он с удивлением увидел Кору.
– Я вам помешала?
На ней было новое коричневое платье, которое он прежде не видел, и нитка жемчуга, подаренная им на Рождество два года назад. Никогда еще она не казалась ему такой красивой – особенно хороши были огромные горящие глаза. Словно извиняясь за свое вторжение, она поспешно продолжила:
– Мне надо было кое-что купить в городе… для Дэвида… ну и как же я могла уехать, не повидав вас? Если вы заняты, я лучше пойду.
– И думать не смейте. Садитесь и рассказывайте, как живете.
Робкая и застенчивая по натуре, Кора очень редко заходила в редакцию, и каждое ее посещение было праздником для Генри. А сегодня он смотрел на нее с особым удовольствием: не часто Кора была такой яркой и оживленной.
– Ну, рассказывайте, как вы живете? – спросил он.
– Я?.. Что ж, я всегда живу хорошо.
– То недомогание, которое вы тогда почувствовали на концерте, совсем прошло?
– Да ничего и не было-то. Просто отвыкла я от людей. Ну и в зале было очень жарко. – Она помолчала, потом спросила: – Главное… как вы-то себя чувствуете?
– Вполне прилично.
– А когда вы были последний раз у доктора?
– Этак с неделю назад… Я, право, забыл когда. Вообще, я бываю у доктора раз в месяц.