Издержки хорошего воспитания
Шрифт:
Каждый вечер в половине шестого, пробравшись через выставленные на витрине издания, чтобы опустить наружное жалюзи, и попрощавшись с непостижимым мистером Мунлайтом Квиллом, с его помощницей мисс Маккракен и секретаршей мисс Мастерс, Мерлин Грейнджер отправлялся домой — к девушке по имени Кэролайн. Он не ужинал с Кэролайн. Невозможно было представить, что Кэролайн согласится брать еду с его комода, где запонки лежали в опасном соседстве с прессованным творогом, а концы его галстука едва не ныряли в стакан молока; Мерлин никогда не приглашал ее поужинать вместе. Он ужинал в одиночестве. В кулинарии Брэгдорта на Шестой авеню Мерлин покупал коробочку крекеров, тюбик селедочного
Кэролайн была совсем юной веселой особой лет девятнадцати и проживала с дамой постарше. Она походила на призрак — тем, что до наступления вечера вообще не существовала. Она обретала жизнь, только когда около шести часов в ее квартире зажигался свет, и исчезала, самое позднее, после полуночи. Ее чудная квартирка находилась в чудном доме с фасадом, облицованным белым камнем, как раз напротив Центрального парка. Задние комнаты ее квартиры выходили на одинокое окно одинокой комнаты, которую занимал одинокий мистер Грейнджер.
Он назвал ее Кэролайн, потому что она походила на портрет, изображенный на обложке одноименной книги, имевшейся в книжной лавке «Мунлайт Квилл».
Так вот, Мерлин Грейнджер был молодым человеком двадцати пяти лет — худощавым, темноволосым, без усов и бороды и прочего такого, а Кэролайн — ослепительная и воздушная, с отливающей медью волнистой пучиной вместо волос, с чертами лица, заставлявшими вас думать о поцелуях, — чертами, которые, как вам казалось, напоминали вам о вашей первой любви, хотя при взгляде на старую фотографию вы понимали, что это совсем не так. Кэролайн обычно одевалась в розовое или голубое, но в последнее время надевала порой облегающее черное платье, которым, очевидно, особо гордилась: надев его, она подолгу простаивала, рассматривая что-то на стене, — там, по догадкам Мерлина, помещалось зеркало. Сидела она обычно в кресле у окна, где Мерлин видел ее в профиль, однако отдавала иногда дань и шезлонгу возле торшера и, откинувшись назад, выкуривала сигарету: положение ее рук Мерлин находил невероятно изящным.
Временами Кэролайн подходила к окну и застывала перед ним в величественной позе, не сводя глаз с заблудившейся луны, которая струила на внутренний двор небывалое сияние, преображающее все вокруг до неузнаваемости, превращая избитый мотив мусорных урн и бельевых веревок в живое импрессионистическое полотно с бочонками из серебра и гигантской тончайшей паутинной сетью. Мерлин сидел на виду, поедая прессованный творог с молоком и сахаром, и так порывисто хватался за шнур занавески, что другой рукой ронял творог на колени; молоко было холодное, а сахар оставлял пятна на брюках, однако уверенность в том, что Кэролайн его заметила, Мерлина не покидала.
Иногда появлялись и визитеры: мужчины в смокингах, со шляпой в руке и перекинутым через другую руку пальто; они говорили с Кэролайн стоя и кланяясь, затем, снова поклонившись, исчезали из круга света вслед за ней, вероятно сопровождая в театр или на танцы. Иногда приходили молодые люди: они усаживались, курили сигареты и, по-видимому, пытались что-то Кэролайн втолковать, а она сидела в кресле, обратив к Мерлину профиль, и с жадным вниманием их слушала — или же располагалась в шезлонге у торшера, причем выглядела необычайно чарующей и воистину по-юношески загадочной.
Мерлину эти визиты нравились. Иных посетителей он одобрял. Других, скрепя сердце, кое-как терпел, одного или двух ненавидел, в особенности наиболее частого визитера: брюнета с черной козлиной бородкой и черной как смоль душой, которого, как Мерлину смутно казалось, он где-то видел, но никак не мог вспомнить, где именно.
Словом, не вся жизнь Мерлина «сводилась к той мечте, что он придумал», и не был это «счастливый самый в жизни час». Он так и не поспел вовремя, чтобы вызволить Кэролайн из «когтей», и не женился на ней. Случилось нечто гораздо более странное — и вот эту-то странность мы тут сейчас и изложим. Все началось одним октябрьским вечером, когда Кэролайн быстрыми шагами вошла в насыщенный зрелостью интерьер книжной лавки «Мунлайт Квилл».
День выдался мрачным, грозившим ливнем и концом света и пропитанным той сугубо угрюмой серостью, что свойственна только предвечерним часам в Нью-Йорке. Завывал ветер, гоняя по улицам мятые газеты и прочий мусор, в окнах кругом начинали теплиться огоньки, и всюду царила такая заброшенность, что невольно становилось жаль верхушки небоскребов, которые терялись в темно-зеленой серости небосклона; казалось, близится развязка этого фарса, и тогда все эти здания рассыплются, будто карточные домики, и нагромоздятся рыхлой глумливой грудой над всеми теми миллионами особей, которые отваживались сновать из них туда-сюда.
По крайней мере, подобного рода раздумья отягощали душу Мерлина Грейнджера: он стоял у витрины, выстраивая в ряд дюжину книг после визита налетевшей циклоном дамы в наряде с горностаевой отделкой. Глядя в окно, он предавался самым что ни на есть удручающим мыслям — о ранних романах Герберта Уэллса, о Книге Бытия, о предсказании Томаса Эдисона, согласно которому через тридцать лет на острове не останется ни одного жилища, а будет, куда ни кинь, сплошной гомонящий базар; он только-только поставил последнюю книгу лицевой стороной к покупателям, и тут в лавку небрежной походкой вошла Кэролайн.
На ней был стильный, но достаточно простой прогулочный костюм (так Мерлину вспоминалось позже). Клетчатая юбка в складку «под гармошку», желтоватый, но неяркого оттенка жакет, коричневые туфли и короткие гетры, ансамбль завершала изящная шляпка, напоминавшая верхнюю крышку коробки дорогущих и красиво уложенных конфет.
Мерлин, задохнувшись от потрясения, взволнованно шагнул навстречу.
— Добрый день, — произнес он и тут же умолк.
Почему, он и сам толком не знал, однако почувствовал, что в жизни у него вот-вот произойдет что-то очень важное, и ничего другого от него не требуется: только обратиться в слух и выжидающе помолчать. Но прежде чем это очень важное начало происходить, Мерлин ощутил, как перехватившая у него дыхание секунда растянулась во времени: за стеклянной перегородкой, отделявшей от магазина небольшой офис, он увидел недоброжелательную конусообразную голову своего работодателя — мистера Мунлайта Квилла, занятого корреспонденцией. Увидел он и мисс Маккракен с мисс Мастерс — два клока волос, нависшие над кипами бумаг; увидел над головой алую атласную лампу и в приливе радости отметил, насколько приятно и романтически выглядит, благодаря ее свету, книжная лавка.
Вот тут-то это самое и произошло, вернее, начало происходить. Кэролайн взяла лежавший поверх стопки томик стихов, рассеянно пролистала страницы точеными белыми пальчиками и вдруг непринужденным жестом швырнула книжку к потолку, где та угодила в алый абажур и повисла там, оттягивая освещенный атлас темным выпуклым прямоугольником. От удовольствия Кэролайн рассмеялась молодым заразительным смехом, который Мерлин тотчас же подхватил.
— Она там застряла! — весело воскликнула Кэролайн. — Застряла, правда?