Издержки хорошего воспитания
Шрифт:
Итак, к сорока годам Мерлин мало переменился по сравнению с тридцатью пятью, разве что брюшко округлилось, на висках пробилась едва заметная седина и походка утратила прежнюю бойкость. В сорок пять отличий от сорока лет замечалось еще меньше: если не считать того, что на левое ухо он стал хуже слышать. Однако к пятидесяти пяти процесс набрал скорость стремительной химической реакции. С каждым годом в глазах домочадцев он все больше и больше превращался в «старикашку» — почти что в развалину, особенно по мнению супруги. К этому времени он сделался полноправным владельцем книжной лавки. Непостижимый мистер Мунлайт Квилл, опочивший лет за пять до того (жена его опередила), передал Мерлину все имущество вместе
В шестьдесят пять Мерлин от слабости еле передвигал ноги. Он усвоил прискорбные привычки лиц преклонного возраста, которыми столь часто наделяют второстепенных старческих персонажей в шаблонной викторианской комедии. Он безоглядно растрачивал громадные запасы времени на поиски пропавших очков. Он изводил жену придирками, а она от него не отставала. Он по три-четыре раза повторял за семейным застольем одни и те же шутки и терзал сына дикими, ни с чем не сообразными поучениями, как вести себя в жизни. Умственно и физически он так разительно не походил на двадцатипятилетнего Мерлина Грейнджера, что называть его прежним именем казалось совершенной нелепостью.
Мерлин все пак же работал в книжной лавке, взяв в помощники юношу, которого, разумеется, считал отпетым лодырем, и новую секретаршу — юную мисс Гаффни. Конторские книги все так же вела мисс Маккракен — дряхлая и внушавшая к себе не больше почтения, чем он сам. Юный Артур перепродавал на Уолл-стрит ценные бумаги, чем, похоже, занимались тогда все молодые люди. Все, разумеется, обстояло так, как тому и следовало быть. Пускай старина Мерлин черпает в меру сил чародейство из своих книг, а юный король Артур должен обретаться в бухгалтерии.
Однажды в четыре часа пополудни, когда Мерлин бесшумно проскользнул к витрине магазина в тапочках на мягкой подошве, движимый недавно приобретенной привычкой, которой он, по правде говоря, немного стыдился (с намерением пошпионить за юным продавцом), он нечаянно глянул на улицу и напряг зрение, чтобы лучше всмотреться. К обочине подкатил просторный импозантный лимузин: из него вышел шофер и, получив указания от сидевших в салоне, повернулся и с несколько растерянным видом направился к дверям книжной лавки «Мунлайт Квилл». Отворив дверь, он втиснулся внутрь, с сомнением окинул глазами старика в ермолке и обратился к нему глухим, невнятным голосом, как будто слова его просачивались сквозь туман:
— А у вас есть… есть первые книги из Дании?
Мерлин покачал головой:
— Нет, первопечатных датских книг к нам не поступало.
Шофер снял кепку и почесал плотно остриженную макушку:
— Не. Мне надо дитиктиф. — Он ткнул большим пальцем себе за спину в сторону лимузина. — Она увидала в газете. Первое книгоиздание.
Мерлин оживился. Кажется, намечалась выгодная сделка.
— Ах вот что. Да, мы давали объявление о кое-каких первопечатных изданиях, но… детективы… думаю, вряд ли… А как называется книга?
— У меня выскочило. Что-то о преступлении.
— Так, о преступлении. У нас есть — вот, «Преступления семейства Борджа»: цельный сафьяновый переплет, Лондон, тысяча семьсот шестьдесят девятый год, отличная сохранность…
— Не-не, — перебил шофер, — там был какой-то парень, который преступление и совершил. Она увидала в газете, что книга продается у вас.
С видом эксперта посетитель отверг еще несколько предложенных наугад названий.
— Сивый Свинарь, — вдруг выпалил он после некоторой заминки.
— Как? — переспросил Мерлин, заподозрив намек на свою неряшливость.
— Сивый
— Сивый Свинарь?
— Сивый Свинарь. Фермер, должно быть.
Мерлин растерянно почесал седоватую щетину на подбородке.
— Слушайте, мистер, — продолжал потенциальный клиент, — коли вы желаете меня избавить от лишнего нагоняя, давайте-ка поднапрягите мозги. От всякой проволочки старуха бесится как не знаю кто.
Однако раздумья Мерлина над идентификацией Сивого Свинаря оказались столь же тщетными, как и старательные поиски по стеллажам, и минут через пять крайне подавленному возничему пришлось проделать обратный путь к своей хозяйке. Через стекло витрины Мерлин имел возможность наглядно созерцать сцену чудовищного скандала, разразившегося в салоне лимузина. Шофер беспорядочно жестикулировал в попытке доказать свою невиновность, но, очевидно, без малейшего результата, поскольку, когда он вновь уселся за руль, на лице у него было написано глубокое уныние.
Затем дверца лимузина распахнулась, и на тротуар ступил бледный худощавый юноша лет двадцати, одетый по последней моде, с легкой тросточкой в руке. Он вошел в лавку, прошагал мимо Мерлина и принялся раскуривать сигарету. Мерлин приблизился к нему:
— Чем могу быть вам полезен, сэр?
— Дружище, — холодно ответил юнец, — кое-чем можете. Во-первых, дайте мне выкурить сигаретку тайком от престарелой дамы в лимузине, которая приходится мне бабушкой. Если до моего совершеннолетия ей станет известно, что я курю, это обойдется мне в пять тысяч долларов. Во-вторых, найдите первое издание «Преступления Сильвестра Бонара», [64] о котором вы дали объявление в субботнем выпуске «Таймс». Бабушке вздумалось вас от этой книжки избавить.
64
Выпущенный в 1881 г. роман Анатоля Франса; американское издание (в переводе Лафкадио Хирна) вышло в 1890 г.
Детектив! Чье-то преступление! Сивый Свинарь! Теперь все стало ясно. Угодливо хмыкнув, словно желая дать понять, что это недоразумение его позабавило бы, если бы жизнь не отучила его от веселья, Мерлин проковылял в дальний угол, где хранились его сокровища, за этим недавним капиталовложением, которое он приобрел сравнительно дешево на распродаже крупной библиотеки.
Когда он вернулся с книгой, молодой человек с наслаждением затягивался сигаретой, выпуская изо рта целые клубы дыма.
— Господи! — воскликнул тот. — Она целый день держит меня при себе и гоняет по всяким идиотским поручениям. За шесть часов ни разу не удалось курнуть! Куда катится мир, спрашиваю я вас, если немощная старушонка, которой впору питаться сухариками с молочком, вдалбливает мужчине, что нравственно, а что нет? Не желаю я терпеть никакого диктата. Покажите-ка книгу.
Мерлин бережно передал книгу юноше, который раскрыл ее так небрежно, что сердце букиниста на миг ухнуло вниз, и пролистал страницы с помощью большого пальца.
— И ни одной тебе картинки, а? — прокомментировал он. — Ну что ж, дружище, назовите цену — давайте! Мы не прочь заплатить вам по справедливости, хотя с какой стати — мне не по уму.
— Сто долларов, — сдвинув брови, произнес Мерлин.
Молодой человек изумленно присвистнул:
— Да ну? Вот это да! Но вы не с плантатором имеете дело. Я человек городской, моя бабушка — тоже, хотя и допускаю, что для содержания ее в исправности требуется льготное налогообложение. Ладно, даю вам двадцать пять долларов — и, согласитесь, это довольно щедро. У нас на чердаке уйма книг — валяются вместе с моими игрушками: все они были написаны задолго до того, как этот старикан-автор на свет появился.