Изгнание из рая
Шрифт:
Гриша Левенец имел намерение со всей страстностью юности, с нерастраченной силой окунуться в водоворот проблем. Неудачная затея со спортивным комплексом его не испугала, он уже думал о бассейне с подогретой водой, и о Дворце пионеров, и о станции юных техников, и о…
Но, как говорят, жизнь вносит коррективы.
В Веселоярск неожиданно (и неслыханно, добавим мы) прибыли два сельскохозяйственных критика, добрались туда на попутном транспорте и, хотя дело, судя по всему, у них было к колхозному руководству, явились прежде всего в сельсовет: позаботься, организуй, похлопочи, окружи вниманием, а заодно и дай ответ.
Автора могут спросить: бывают ли вообще сельскохозяйственные критики? Странный вопрос. Не может же автор назвать их литературными. Сразу начнут докапываться, кого имел в виду. А так — никого. Два критика — два петушка горох молотили… Один — Подчеревный. Может, еще от пророка Ионы из чрева китового. Вечное сомнение, желание все пощупать, увидеть даже невидимое, проникнуть в непроницаемое, миф, подтекст, подсознание, подчревие, синдром Санчо Пансо и всего, что сто пудов съедает, а никакого следа не оставляет. Другой — Слимаченко-Эспараго. Вечный антагонист Подчеревного, всю жизнь преследовал его, разоблачал и клеймил, прославился не этим, а конским вопросом. Имел здесь свое особое мнение. Votum separatum, как говорят автору друзья юристы. Мысль так сильно билась в голове Слимаченко, что сбивала его с ног, или, как говорят в Веселоярске, — с прыгу, то есть — с толку. Слимаченко специализировался по коням. Не по тем, которых съела наша безжалостная статистика (не предусматриваются корма — кони, или еще какие-нибудь там известные животные, дохнут), а по тем, которые под королями. Необычайно глубокие наблюдения и открытия еще более глубокие. Какими красками рисовали художники коней, а какими королей и других вельможных классово враждебных нам всадников из отдаленных эпох рабовладельческой, феодальной, плутократических? Оказывается: на коней выделялись краски настоящие, доброкачественные, иногда — просто редкостные (художники сами растирали и смешивали их), а на персон — так себе, кое-какое мазило, чуть ли не то, которым украинские чумаки когда-то смазывали колеса своих деревянных возов. От того великого открытия голова Слимаченко так вскружилась, что ему захотелось добавить к своей украинской фамилии еще и иностранный псевдоним, и тут ему кто-то подсказал французское слово «эспараго», обозначавшее то же, что и слимак [7] , но звучавшее несравненно роскошнее. Еще кто-то попытался напугать Слимаченко, что этих эспараго французы поедают, как деликатес, но он отмахнулся пренебрежительно: пускай там своих поедают, а мною подавятся! Еще кто-то посоветовал Слимаченко взяться за сельское хозяйство (после глубокого изучения королевских коней на картинах), — и он, быть может, и не послушал бы, но именно тогда в сельском хозяйстве уже вовсю действовал Подчеревный, главный соперник, следовательно — и враг Слимаченко, поэтому он тоже охотно взялся за эту отрасль.
7
Слимак — слизняк, слизень (зоолог.)
— Ко мне? — не поверил Гриша.
— Точно, — подтвердил Подчеревный.
У Подчеревного были шляхетские усы с подусниками, пышные, хоть пол подметай, он посматривал на председателя сельсовета весьма благодушно и, можно даже сказать, либерально. Слимаченко же уставился в него колючими глазами так, будто это был не представитель народной власти, а презренный феодальный всадник, и Гриша никак не мог понять, что же объединяло таких двух неодинаковых людей. Он попытался разъединить их.
— Может, мы разработаем для вас отдельную программу? — обратился он к Подчеревному. Но Слимаченко вмиг разгадал все коварство такого предложения.
— Никаких отдельных программ! Мы расследуем один и тот же вопрос.
— Точно, — подтвердил Подчеревный, безвольно и бесхарактерно, и Гриша потерял к нему всякий интерес. Теперь оба сельхозкритика слились для него воедино, в какую-то серую массу. В замазку. Вопрос заключался в том, как от них отвязаться. Тут у него не было ни знаний, ни опыта. Поэтому решил осуществить предварительную разведку.
— Так вы ко мне или к председателю колхоза?
— Ко всем, — заявил Слимаченко. — Мы проводим комплексное расследование. Получен тревожный сигнал, нам поручено все проверить и сделать выводы.
— И выводы?
— Точно, — пошевелил усами Подчеревный.
— О чем же выводы?
— Козы на территории вашего сельского Совета есть? — уставился в него Слимаченко.
— Могут быть.
— Я спрашиваю: есть или нет?
— Ну есть!
— Какие козы?
— Ну какие же? Те, которые говорят: ме-ке-ке! — Гриша засмеялся.
— Не вижу причин для смеха, — сурово бросил Слимаченко. — Не вижу никакой причины. Козы валютные?
Гриша снова засмеялся, потому что слово «валютные» напомнило ему бабу Валюту.
— Вы напрасно смеетесь, — предостерег его Слимаченко. — У нас есть данные, что зарубежную поездку за козами оформляли именно вы.
Гриша мог бы возразить, сказав, что это делал его предшественник, однако нужно было поддерживать честь своего учреждения, поэтому он молча кивнул, соглашаясь.
— То-то и оно! То-то и оно! — восторжествовал Слимаченко. — Вы оформляете поездку, посылаете человека, закупаете коз, а как вы их везете? Вам известны правила железнодорожных перевозок? Мелких животных, например собак, следует перевозить непременно в намордниках. Козы же относятся к мелким животным, и их следует приравнивать к собакам. Спрашивается: а как вы перевозили своих коз — в намордниках или без?
Гриша не мог опомниться от слов этого умника. Вот кого следовало бы возить в наморднике и показывать людям, как тигра в клетке. Но что тут поделаешь, когда ты официальное лицо и должен только улыбаться и кивать головой?
— Намордников не было, — сказал Гриша, изо всех сил стараясь проявлять спокойствие. — До Веселоярска идея намордников еще не дошла.
— Ага! — забегал по кабинету Слимаченко. — Ага! А мы еще спросим: куда девалось молоко?
— Какое молоко? — аж подпрыгнул Гриша.
— То есть как какое? Коз сколько — двадцать штук? По два литра молока от каждой — уже сорок литров. У нас есть данные, что коз везли двадцать дней, следовательно — восемьсот литров! Восемьсот литров ценного козьего молока! Где они?
— Можно и не восемьсот литров, а все восемьсот тонн насчитать — это бесплатно. Да только козы были недойные.
— Недойные? А зачем покупали недойных?
— Каких продали, таких и купили. Вы еще спросите, почему у них не по четыре соска, как у коров, а только по два? Так это уже такими их создал бог.
— Вы за бога не прячьтесь, — пригрозил ему пальцем Слимаченко. — Не прячьтесь за широкую спину!
— А разве у бога есть спина?
Сельскохозяйственные критики забыли про свою ученость и на миг стали похожими на наших неграмотных пращуров (очень, очень далеких, успокоим придирчивых читателей): разинули рты. Первым спохватился Подчеревный, как более грамотный и эрудированный.
— Вы нам головы всякими спинами не морочьте, — солидно кашлянул он. Проблема бога здесь не обсуждается.
— Да я ничего, — скромно потупился Гриша, — это так, к слову пришлось. Товарищ Слимаченко мне про широкую спину богову, а я и вспомнил, что бог ведь всегда к нам лицом, а не спиной. Борода и живот у него в самом деле есть, а что касается всего прочего…
— Не откручивайтесь, не откручивайтесь! — спохватился наконец и Слимаченко.
— А я не откручиваюсь.
— Мы не позволим.
— Да сколько угодно.
— А знаете, в каком состоянии пребывают эти приобретенные на драгоценную валюту козы?