Изгнание из рая
Шрифт:
— Добрый день, товарищи! — крикнул он.
— Добрый, добрый, добрый! — раздалось в ответ.
— Поработали? — довольно ехидно полюбопытствовал Гриша.
— Да уж куда там!
— Еще как поработали!
— Встали на трудовую вахту!
— Ага, — подытожил Гриша, — встали, говорите, на вахту. Могу вам сообщить, что становиться на вахту возле этой клумбы вряд ли есть смысл. Никуда эта клумба не убежит, и никто ее не украдет. Это мое первое заявление, так сказать, неофициальное. А теперь я сделаю заявление последнее. Если вы считаете, что меня избрали на день или на неделю, как того временного царя для насмешки и оплевывания, то вы глубоко ошибаетесь.
— Вы же вроде полетели? — несмело выдвинулся вперед всех Интриган.
— Полетел и прилетел.
— А товарищ Жмак заявил, что вас не будет, — наклонил к плечу голову Сладенький.
— Как видите, нет Жмака, а я — перед вами.
— Тогда как же это так? — надулся Первородный.
— А вот так. Сидеть — хватит, разобщенности — конец, все в единый агрокомплекс, или же я предложу очистить территорию Веселоярского сельсовета! Хлеб-паляница в торбе ниоткуда не возьмется!
Хлеб-паляница для представителей всех заинтересованных ведомств еще кое-как было понятно. Но торба! К чему здесь торба? Что за пережиток? Что за отсталое мышление у этого нового председателя?
Обменявшись взглядами, которые в литературе называются красноречивыми, они, однако, не стали разводить антимоний, докурили каждый свою сигарету, покашляли и похмыкали, а потом рассредоточились по веселоярским углам: определять, где стриженые, а где паленые. Гриша же, проводив их взглядом и пробормотав свое излюбленное: «Вот гадство!» — решил заглянуть в Дом культуры, а если точнее — в сельскую библиотеку, которой заведовала бывшая его одноклассница Тоня, теперь Антонина Ивановна, жена самого директора школы. Когда-то Гриша хотел было влюбиться в Тоню, но испугался: слишком уж она была хороша и языката. Язык как бритва. Подойти к ней еще как-нибудь можно, но что ей скажешь? Вот так, напугав себя, Гриша и завербовался в добровольное рабство к Щусевой Кате, рабство это, как известно, закончилось трагически и еще неизвестно, что было бы с Левенцом, не появись на веселоярских горизонтах Дашунька Порубай.
Но человечество с мудрым смехом смотрит на свое прошлое, не имея никаких намерений возвращаться к нему и повторять ошибки и глупости. Гриша был частицей человечества, к тому же женатой, да еще и занимал официальную должность, но сердце у него в груди все-таки предательски и коварно вздрогнуло, когда он увидел Тоню, красивую и строгую, независимую и неприступную в царстве книг и в мире мудрых мыслей и слов. Гриша даже попятился и зажмурился, чтобы не обжечься и не ослепиться, но должен был проявлять решительность на каждом шагу, поэтому отважно ринулся вперед.
— Что, начальство решило нас проверить? — без страха встретила его Тоня.
— Какая может быть проверка? — смутился Гриша. — Я к тебе, Антонина, за советом.
— Антонина, а почему не Тоня?
— Ну уж если на то пошло, то в школе я тебя называл Тонькой!
— Так называй и дальше так.
— Слушай, Тонька, у тебя в библиотеке книга о гадах может быть?
— Тебе о реакционерах?
— Да нет, о настоящих гадах. Тех, которые ползают.
— О пресмыкающихся? Так бы и сказал. Тебе как, что-нибудь справочное или из художественной литературы?
— Я и сам не знаю. Когда заедают гады, тогда какая литература помогает: справочная или художественная?
— Наверное, и та и другая. Знаешь что, давай я тебе найду все, что есть в словарях, а потом что-нибудь и из художественной.
— Морочу я тебе голову.
— Да какая морока? Это же одна минута!
Она метнулась за стеллажи, возвратилась с целым ворохом словарей и энциклопедий, начала листать страницы перед Гришиными глазами, быстро и умело вычитывала то оттуда, то отсюда.
— Так. Вот здесь. Гад. Гадюка. Гаденыш. Гадоед. Гадье. Гадина. Гадюга. Гадюра. Гадючонок. Гадюшник. Гадючиться… Все это от санскритского слова «гад» — ползать, пресмыкаться. Черви тоже сюда. Подходит тебе?
— Вроде бы подходит, хотя и без червей, потому что там есть и полезные. Давай дальше.
— Вот здесь еще. Слово «гад» для классификации не годится. Необходимо говорить: ползучее животное, пресмыкающееся.
— Как ни говори, а все равно гадство. И что там о них?
— Пресмыкающиеся делятся на черепах, клювоголовых, чешуйчатых и крокодилов.
— Ну, черепаху и крокодила сразу видно. А клювоголовых узнаешь только тогда, когда они тебя клюнут. Это тоже ясно. Труднее с чешуйчатыми. Спрячется в чешую — не доскребешься!
— Здесь вот еще есть, — нашла Тоня, — земноводные тоже относятся к гадам. Например, наша обыкновенная жаба. Это так называемые голые гады.
— Голые гады — это здорово! — обрадовался Гриша. — Голых и разоблачать не надо, сами себя показывают! Теперь бы еще придавить их художественной литературой — и талатай [8] .
8
В романе «Львиное сердце», в главе 28-й, где речь идет о детстве Гриши Левенца, сказано: «Что такое талатай? Это такая штучка, которая дает возможность уничтожать всех врагов, самому оставаясь живым и невредимым. Выдумалось оно, наверное, после маминых рассказов о войне…» (с. 130).
— Из художественной, к сожалению, у нас ничего нет. Только детские книжки.
— Давай и детские!
— Киплинг. Про Рикки-Тикки-Тави.
— Что это за чертовщина?
— Зверек такой. Называется мангустой. Поедает змей и крыс.
— Навряд ли, Тонька. Я ведь гадов есть не собираюсь. Я их хочу изучить, чтобы не съели меня.
— А что — угрожают?
Гриша вздохнул:
— Только тебе скажу: удрал бы я на свой комбайн, ох и удрал бы!
— У тебя ведь теперь такая власть!
— Власть? А ты знаешь, что это такое?
— Ну, это что-то самое высокое в селе…
— На высокое дерево козы скачут. Слыхала? Между прочим, у меня, кажется, именно с коз все и началось. И как началось, как пошло, — ни тебе конца, ни краю!
— Потому ты и ищешь про гадов?
— Да как тебе сказать… Когда-то я выдумал себе талатай. Теперь не помогает. Никакие слова, вижу, не помогут. А на гадов надвигается второй ледниковый период. Слышала?
Тоня кивнула. Эту ничем не удивишь. Все слышала, все знает. Такой была еще в школе.