Изгнание из рая
Шрифт:
— Можно допустить, что вы Левенец?
— Можно, — дал согласие Гриша.
— Допустим, я — Конкретный.
— Допускает корова молока, когда корма подходящие, — засмеялся Гриша.
Но Конкретный был рожден только для того, чтобы слушать самого себя. Он не обратил ни малейшего внимания на колкий смех Левенца, схватил стул, поставил его у стола, показал Грише на другой стул, воскликнул:
— Допустим, сядем?
Сели. Расположились. Перекинулись взглядами.
— Будем курить? — спросил Конкретный.
— Не курящий, — сказал Гриша.
— Допустим, и я не курящий. А товарищей попросим потерпеть. Дела у нас тут — раз чихнуть.
— Позвонили бы мне по телефону, я бы вам чихнул — вот и вся радость, пожал плечами Гриша.
— Допустим, у меня документ. И надо расписаться.
— Надо, значит, надо, — не стал возражать Гриша.
— Вообще говоря, я занимаюсь вопросами общими, а тут — конкретные.
— Фамилия? — уточнил Гриша.
— То есть моя? Нет, вопрос конкретный. Допустим, имеется заявление. И не заявление, а заявка. И не заявка, а так себе — писулька.
— На меня, что ли?
— Допустим.
— Про коз или про заочное образование?
— Допустим, впервые слышу.
— Проверяли меня по козам и по заочной комиссии. Думал, снова. Так, может, от Жмака?
— Кто такой товарищ Жмак? Не слышал. Тут демография.
— Что, что? — не понял Гриша.
— По моей специальности. Демография. «Демос» — «народ», «графо» «пишу, описываю».
— А-а, этого у нас полно! — небрежно махнул рукой Гриша.
Конкретный всполошился.
— Где у вас? В селе?
— Да у нас же, в Веселоярске.
— И что? Демографические исследования? Настоящая демография в простом селе?
— А какие же? И дымография, и домография, и дамография, и дюмаграфия, и думография.
— Допустим, я этого не буду записывать, а услышать услышал бы, задвигался на стуле Конкретный, — может, надо было бы мне доехать до вашего Веселоярска?
— Можно было бы и доехать.
— Так что же это за исследования у вас? Кто их ведет?
— Кто ведет? А сами и ведем.
— Каким образом?
— А как? Сначала было как до войны, а теперь вроде бы все по-новому.
— Но что, что? Об этом никто не слышал и никаких сигналов!
— Мы и без сигналов. Дымография, к примеру, что такое? Топливо для колхозников, горючее для техники. Все то, что идет дымом. С топливом у нас все в порядке. Мой предшественник навел порядок. Фонды получаем исправно. Все занаряженное выбираем своевременно. Кто экономит, у того и запасец собирается года на три, а то и на все пять, так что тут нам никакие опасности не страшны. Ни угрозы, ни морозы. Что же касается горючего, оно есть тогда, когда не требуется, и его нет, когда позарез необходимо. Вот начинается наша вторая жатва, идет бурячок, идет кукуруза, а семьдесят шестого бензина — кукиш! Кто-то где-то завернул кран — и уже не течет, что бы ты там ни делал! Вот вам и вся наша дымография.
— Допустим, — поерзал на стуле Конкретный. — Здесь что-то есть. Может быть, новая наука. А дальше? Как там у вас дальше?
— Дальше может идти домография. Это значит: дом и в доме, жилье нашего колхозного труженика как таковое, а также его внутреннее убранство или, как пишут в газетах и книгах, интерьер. Так что же нам показывает сегодня домография? В Веселоярске хата как таковая, как пережиток прошлых отсталых эпох исчезла бесследно, оставшись только для напоминания потомкам в нашем музее под открытым небом. Вместо хаты у нас современный дом, со всем комфортом и эстетикой, отвечающей достоинству труженика. Так? Так. Но это в Веселоярске. Какие же села еще есть поблизости от Веселоярска? Пережитки прошлого. Глиняные хаты. Соломенные стрехи. Скажем прямо: не богатые, убогие хаты. Вот вам и домография. Правда, и в убогих, внешне старосветских хатах найдете вы то же самое, что и в столичных квартирах: дорогая мебель, ковры, электротехника, комфорт и прогресс, а также дефицит, который наши дядьки умеют собирать, как никто на свете, а прячут так, что бей тебя божья сила со всеми ее ангелами и архангелами, но все равно не узнает и не найдет. И все же: о чем свидетельствует наша домография? Надо ускорять темпы перестройки. Надо и надо!
— Дамография — это уже из колоды карт, — захохотал Конкретный. — Ну, пиковую даму, допустим, знаем еще от Пушкина. А далее раскинем наших червонных девчат, красивейших в мире, дам бубен, которые грызут мужей даже в космосе и под землей, и трефовых дам, для которых первая половина жизни стремится набрать вес, а вторая — его сбросить. Такая ваша дамография?
— Навряд, — сказал Гриша. — Наша дамография — это даром — графия для мужчин. Дамография — это доярки, свинарки, птичницы, огородницы, садовницы, свекловичницы, — это все женщины, перед которыми надо упасть ниц всем благополучным, благонадежным, благословенным, благоустроенным и благопристойным.
— Допустим, допустим, — в тональности ведущего телевизионной программы «Очевидное — невероятное» пробормотал Конкретный. — Специфика моих демографических исследований не охватывает всех этих ваших маргинальных отклонений, но меня заинтересовало словосочетание «дюмаграфия». Оно не имеет ничего общего с нашей семиотикой и просто странно, что в каком-то глухом селе рождается такое чудо.
— А что тут удивительного? — пожал плечами Левенец. — О писателе Дюма слышали? А как у вас лично с «Тремя мушкетерами» и «Королевой Марго»? Так, как и у нас? Вот вам и дюмаграфия! А уж к ней так и хочется присоединить еще и думографию, потому что думать мы вроде бы все умеем, да не каждый хочет. Не так ли?
— Допустим, что я приехал сюда не думать, а… — с этими словами Конкретный ухватил на столе своими цепкими пальцами тоненькую папочку из пестрого пластика и вжикнул синтетической змейкой на ней.
«Вот гадство, — подумал Гриша, — даже бумаги запираются змеючками!»
Конкретный тем временем достал из папочки лист бумаги, исписанный с обеих сторон, держа кончиками пальцев за самый уголок, поднял высоко над головой, встряхнул им в воздухе чуточку пренебрежительно, а может, и брезгливо. За хвост да на солнце! Потом положил лист на стол, хлопнул по нему ладонью-лопатой, вздохнул:
— Допустим, что к моим научным занятиям это не имеет никакого отношения, но поручено — тут уж ничего не…
— Заявление? — догадался Гриша.
— Допустим.
— На меня?
— Еще раз допустим.
— Анонимка?
— Вся сила в том, что нет. Есть подпись. Дата. Место.
— Подпись? Не может быть. — Гриша даже забыл поинтересоваться, о чем заявление, так потрясло его то, что кто-то не только написал на него, но и подписал!
— Вот, — издали показал ему Конкретный. — Прошу. Шпугутькало. Без инициалов, но разборчиво. Шпугутькало.