Изгнание из рая
Шрифт:
— Свиридон Карпович, — с отчаянием в голосе поднял перед ним руки Гриша, — как же это так? У меня уже дома напряженная ситуация, забыл, когда и высыпался, есть не ем, только о свекле думаю, а свекла лежит и не шевелится! Надо же что-то делать!
— А что же ты сделаешь, говорится-молвится? — довольно спокойно спросил Свиридон Карпович.
— Ну разве я знаю? Может, создать там депутатскую группу по вывозке урожая. Может, народный контроль, пост или что-нибудь еще. Как у нас в селе — пост или группа?
— Группа.
— А может, создать комиссию? И чтобы вы ее возглавили?
— Я-то могу возглавить, кажется-видится, но только на чем же ты вывезешь эту свеклу из этой грязи? Ни группа, ни комиссия не вывезет ее?
— Не вывезет, — согласился Гриша. — Однако надо же что-то делать!
— А кто говорит — не надо? Я, говорится-молвится, Зиньке Федоровне уже все печенки прогрыз. А выходит как? Осень сухая — никаких тебе пробуксовок.
— Ну, — крикнул Гриша, — осень сухая! А если такая, как вот сейчас? Тогда как?
— Кажется-видится, когда зарядят дожди, тогда Зинька Федоровна сидит и ждет, пока просохнет или ударит мороз. Вывози себе свеклу — дешево и сердито. А я что ей говорю? Я говорю: надо коней и возов. Вон у меня дружок в соседнем районе председателем колхоза уже сорок лет. Техника у него такая, как у всех, а еще — восемь десятков коней и полсотни возов. Свеклу ли выхватить из грязи, или минеральные удобрения доставить со станции по бездорожью, или органику на поля — конь незаменимый во всем. А в чем вопрос? В кормах и статистике. Статистика сняла коня из всех отчетов, не оставила для него и кормов в планах. Как хочешь, так и корми. Так что иметь коня в колхозе — это значит надо иметь и характер. А какой характер у нашей Зиньки Федоровны? Женщина.
Гриша вспомнил, как он писал на картонном ящике бесконечные «Ц.Ц.Ц.», а в ответ получал только «На фе…» — и как-то словно бы увял и застыл. Но дядьке Вновьизбрать он не стал рассказывать об этом, а сразу заговорил о главном:
— Как вы себе хотите, а на сессии сельского Совета я поставлю вопрос о вывезении свеклы!
— Поставить можно, — согласился Свиридон Карпович. — Почему бы и не поставить такой симпатичный вопрос?
Но до сессии удержаться на комбайне Грише не удалось.
И кстати, вовсе не из-за Дашуньки.
И не из-за напряженной международной обстановки.
И не из-за неблагоприятных погодных условий.
Как-то вечером, когда Гриша, забрызганный грязью до самых ушей, приехал сменять еще более промокшего Педана, тот спокойно сказал ему:
— Я бы тебе, Гриша, посоветовал не садиться больше на этот комбайн.
— А на какой же мне взбираться? — удивился Гриша.
— Да ни на какой. Вообще плюнь и сиди возле своей печатки.
— Кто это тебе сказал?
— Да никто. Я тебе говорю. Как товарищ и друг. Вертелся тут сегодня один рехверент. Такое — и не человек, а тьфу! Крутилось, вертелось, а потом начало лезть ко мне в душу. Я его отталкиваю, а оно лезет! Я его от себя, а оно — прямо без мыла. Такое скользкое, такое уж, я тебе скажу…
— Как гад?
— Точно! Как самый последний гад — лезет, и шипит, и слюной брызжет. И все же оно знает! Значит, ты открываешь сессию. Так? Открываешь и говоришь: дорогие товарищи такие и еще вон какие! На сегодняшний день мы имеем то и се, а также еще вон то, одним словом, все как надо! А тут я, Педан, то есть как депутат, прошу слова, и ты даешь, потому что не можешь не дать. Я лезу на трибуну и говорю. Это оно нашептывает мне в ухо, чтобы я, значит, говорил. Вот, говорю, товарищи такие да еще вон какие, вы власть Григорию Левенцу доверили? Доверили. А как он ее использует и как оправдывает ваше высокое доверие? А вот как. Днем спит, а ночью сталкивает меня с свеклоагрегата и завоевывает себе славу и материальное благополучие. Можем мы такое дальше терпеть с вами? Ну, и так далее.
Гриша не мог прийти в себя.
— А ты же ему что? — наконец простонал он.
Педан свистнул.
— А что я ему?
— Мог бы ты сказать, что для меня ни слава, ни деньги…
— Да кому говорить, кому?
— Кто же это мог вот так обо мне?
— А оно тебе нужно?.. Я и сам тут ему малость… гм-гм!.. Так что ты не переживай. А только мое мнение такое: беги отсюда, Гриша, пока не поздно! На мне этот гад поскользнулся, а кто-нибудь, глядишь, и согласится вот так против тебя наподличать… Ты ночей не спишь, из сил выбиваешься, а эти гады… Плюнь, Гриша, и успокойся!
Гриша не мог успокоиться от неожиданности и возмущения.
— Послушай, Педан, как же это так? Выходит, если я председатель, то и кур своих не корми, и поросенку травки не нарви, и гвоздь в стену не забей? А кто же это должен делать? Что мы — графы, князья, бояре?
— Да разве я знаю? — сплюнул Педан. — Мне оно все равно. Я этому гаду все объяснил популярно, то есть по морде с обеих сторон. А только ты знаешь, Гриша, как оно бывает… Убегай отсюда, пока не поздно!
— Не убегу! — крикнул Гриша упрямо. — никакая сила меня!..
Но сила нашлась. Дядька Обелиск ночью, пешком, босой прибежал на свеклу и сообщил своему председателю, что на его голову снова упали какие-то проверяльщики.
Вот здесь и лопнул обруч терпения нашего героя. Он не поверил.
— Меня? — переспросил дядьку Обелиска.
— Лично и персонально, — подтвердил тот. — Приехали вечером и уже требуют. Промокли насквозь. Я их к Наталке на горячий борщ.
— И действительно меня? — никак не мог поверить Гриша.
— Говорят: сельского руководителя требуют как класс.
— Ну, гадство! — ругнулся Гриша.
Теперь он уже сожалел, что до сих пор не рассказал ни Свиридону Карповичу, ни Зиньке Федоровне, да и вообще никому о том, как его терзали то за коз, то за институтскую справку, то за нерожденных детей. Какая там еще морока свалилась ему на голову?
— Утром буду, — сказал он дядьке Обелиску. — Накормите там их, дайте поспать.
— Да поспят они у нас, как класс! — пообещал дядька Обелиск.
ПУХ-ПЕРО