Измена, сыск и хеппи-энд
Шрифт:
– Виктория, труба зовет!
– Куда это? – удивилась Вика.
– Наш заказчик прибыл. Передали, что он уже у подъезда, сейчас вступит на ковры. Берите свои бумаги – и к Смоковнику.
– Что за бумаги?
– Да по Дунину же, окончательный вариант. Вы что-то в облаках витаете, – недовольно проговорил Савостин и глотнул всем телом, как удав. Он только что принял горсть содовых таблеток, которыми он заменил старомодную рассыпную соду, но таблетки не пошли по назначению, а облепили изнутри горло, и чем больше Виталий Ефимович пил воды, тем прочнее они держались. Он леденел при мысли, что во время ответственной беседы либо взвоет его желудок, не дождавшись соды, либо адски захочется в туалет после выпитых пяти стаканов воды.
Вика обреченно вернула пальто на вешалку. Как же она могла забыть! Это тот самый Дунин, у которого три жены от разных браков, и одна свалилась с водного велосипеда. Циничный Смоковник при подписании сегодняшнего договора собрался вновь пустить в ход Викины коленки – в прошлый раз они себя оправдали. Значит, придется
С черно-серебристой (цвета фирмы) папочкой Вика выпорхнула на мерзкую лестницу. Загорелого широколицего Дунина как раз вели к парадному лифту. Лифт этот, призматический, прозрачный, как фонарь, нарядно сползал по мраморной стене холла навстречу знатному гостю. Лифт существовал исключительно для поддержания престижа фирмы в лазах выдающихся клиентов. При лифте томился и особый лифтер, Степа, в черно-серебристой униформе и с серебристой глупой шапочкой на глупой голове. Рядовым клиентам и сотрудникам “Грунда” рекомендовалось укреплять сердечно-сосудистую систему ходьбой по элегантной скользкой лестнице. Вика небрежно окинула взглядом с высоты лестницы холл, лифт, коротконого Дунина, бережно ведомого четверкой молодых помощников, и вдруг застыла на месте. Она увидела, как Степа, блестя шапочкой, с кордебалетным проворством погрузил в лифт Дунина и Смоковника; за ними ступили в стеклянную призму два дунинских помощника. Лифт пополз наверх. Двое из свиты Дунина остались в холле. Она о чем-то разговаривали, непринужденно и зорко озираясь по сторонам. Оба они были красавцы собой, молоды, стройны, свежелицы и друг от друга отличались лишь тем, что один из них позавчера вечером побывал в клубе “Бамбук”.
Глава 13
Напролом
Неужели он? Мятный холод близкой опасности, жгучий и неотличимый от жара, облил вдруг Вику снизу вверх, перехватил дыхание. По этому ознобу страха, явившемуся прежде мысли о страхе, она поняла: ошибки нет. Он не хотел доплачивать Духу, он улыбался за столиком в “Бамбуке”. А еще она его видела во время предыдущего визита Дунина в “Грунд”. Дунин рассказывал тогда про остров Ивиса. И Вика слушала про остров, и этот молодой человек слушал. Сидел он тогда от нее далеко, почти за спиной, и лицо у него невыразительное, без единой особой приметы, но это он и никто другой.
Вика столбом застыла на лестничной площадке. Ну вот, теперь она знает все. Одна на белом свете. Что ей с этим делать? Она заставила свои ноги мерно вышагивать вслед за Савостиным.
Она вошла в кабинет Смоковника. Она озарила Дунина радушной бессмысленной улыбкой (улыбка была такой же фирменной краской “Грунда”, как серебро с черным, и очень сбивала с толку малообтесанных клиентов). Едва лишь чрево бедного Виталия Ефимовича пробовало исполнить свой коронный туш, Вика приходила на помощь коллеге: переключала внимание смуглого миллионера на себя и на особо удачные детали проекта. Погребальное зеркало столешницы Смоковника не отразило и тени того смятения, что охватило Вику. Вика улыбалась, но колючий холод засел внутри и не таял. Она боялась сделать что-нибудь дикое и ужасное. Она чувствовала, что то, что она знает, отравило ее и куда-то тащит помимо ее воли – вкось, вверх, штопором – так смерч рвет с земли, подбрасывает и уносит даже довольно тяжелые тела. “Надо держать себя в руках, – уговаривала она сама себя. – Я совсем истеричкой сделалась. Только куда мне идти, что говорить? И зачем? Никто, кроме меня не видел ни киллера возле Сумасшедшего дома, ни молодого человека с бандитами в “Бамбуке”. Впрочем, Гузынин… А что Гузынин? Он в “Бамбуке” только хлопал глазами да певца слушал. Что он подтвердит? Что три богатыря и этот красавчик сидели вместе и пили пиво? Так пиво пить не возбраняется, не сухой закон. Вот то-то! А меня милиция ищет. Или не ищет? Знаменитую шляпу я Гузынину вернула. Он в ней даже приходил мне предложение делать. Моя палка-автомат, наверное, до сих пор валяется в кустах возле глазной поликлиники. Я вряд ли встречусь когда-нибудь с известным художником, намалевавшим Чарли Чаплина. Еще невероятнее, что он при встрече меня узнает. Успокоиться, выпить воды… Соды выпить, в конце концов! Теперь, когда я знаю все, что надо делать. Что?”
Вика вдруг поняла, что совсем не слушает ни Смоковника, ни Дунина. Она спохватилась и начала деловито перекладывать бумаги в своей папке, но ее мысли ей так и не подчинились. Присутствие Дунина стало невыносимо. Показалось даже, что, глядя на ее коленки, он сквозь них видит: она все знает. Едва Смоковник заикнулся о том, какой отменный регламент анализа и корректировки миссии макаронного концерна “Эгей” разработал его отдел, Вика вскочила со своего стула, как ужаленная. Она объявила, что у нее имеется множество подобных образцов, и выбежала вон. Смоковник не успел даже ойкнуть. Викина выходка его шокировала. Не задумала ли Царева во что бы то ни стало примелькаться Дунину и услужливым рвением двинуть свою карьеру? Смоковник про себя решил, что Вику больше продвигать не стоит, чересчур резвая. Дунин же улыбнулся снисходительно: он ничуть не сомневался, что Вика просто захотела еще раз показать ему свои ножки и даже для этого специально зацепилась юбкой за низкий столик, на котором в приземистой вазе, среди изысканных пучков осоки, скучала белая хризантема. Вика действительно задела столик, сотрясла хризантему, а юбочка ее задралась много выше пределов, установленных Клавдией Сидоровой. Но в ту минуту она забыла
Вика, на ходу листая и перекладывая ускользающие из-под локтя брошюры, быстро спустилась по главной лестнице, пересекла холл и свернула к лестнице боковой. Это был совершенно бессмысленный маршрут, зато она оказалась в двух шагах от карауливших лифт молодцов Дунина. Тот, что был позавчера в “Бамбуке”, оглядел ее профессионально – пристально и равнодушно. Вика не смотрела на него, но взгляд почувствовала щекой, ухом, боком, обращенными в его сторону. Тогда она чуть оттопырила локоть. Скользкие брошюры веером легли к ногам двух красавцев. Досадная случайность!
– Ах, боже мой! – воскликнула Вика низко, певуче, в нос (она не хотела, чтоб посетитель “Бамбука” узнал ее голос). Впервые за последний отчаянный и горестный месяц она почему-то жарко покраснела от собственной лжи. Молодые люди неохотно стали поднимать брошюры. Теперь Вика могла, присев, вплотную, глаза в глаза, приблизиться к сомнительному молодому человеку. Они даже стукнулись лбами!
– Простите, – сказал при этом молодой человек знакомым голосом и улыбнулся знакомыми ровными зубами. Он! Точно он! Он был в “Бамбуке”!
– Осторожней, Вова! – хихикнул другой, ненужный молодой человек. Вика прижала к груди свои брошюры, еще раз извинилась и стремительно вознеслась по лестнице. Прежде чем войти к Смоковнику, она пристрастно вгляделась в свое отражение в зеркальной сияющей двери. Она увидела густую мышастую челку, бледную помаду на губах, розовые щечки, унылую офисную элегантность жакета. Ничего общего со стервозой из “Бамбука”. Нельзя узнать! Но в холле Вика на минуту заподозрила обратное: молодой человек замер и прищурился слегка, когда она так наивно ткнулась в него лбом. С брошюрами она, конечно, перестаралась. Достаточно было пройти мимо и поглядеть мельком. А раскидывать под ноги бумажки… Все-таки ее актерские способности могут покорить разве что недалекого Гузынина!
Зато теперь она точно знает, что загорелый Дунин, миллионер-многоженец, и есть заказчик убийства. Только вот доказательств нет и не будет. Дунин сейчас уйдет: встреча со Смоковником подходит к концу, гость уже ритуально заскучал и рассеянно уставился на хризантему. Все, прощаются! Встают! Улыбки, шум, треск суставов, рукопожатия… Вика могла бы сейчас вместе с Савостиным вернуться в свой отдел, но неведомый смерч уже волок ее неизвестно куда, освободив от всемирного тяготения и здравого смысла. Она боялась натворить глупостей, но ничего не могла с собой поделать и присоединилась к свите, которая сопровождала Дунина до парадного лифта. Вика шествовала в хвосте процессии в обнимку со своими брошюрами. Гладкая, благополучная, беззаботная спина дунинского пиджака мелькала впереди и притягивала ее неотразимо. Вика снова, как у стен Сумасшедшего дома, слышала, что ее сердце громко бьется – туп-туп-туп. Группа с Дуниным во главе повернула к площадке лифта, лоснящейся мрамором. Там уже стоял Степа с своей дурацкой шапочке. Все! Уезжает Дунин! Вика внезапно вспомнила рассказ Елены Ивановны о телекамере, вмурованной где-то неподалеку. Ей даже показалось, что меж пластин элегантного резного фриза, похожего на наледь, мелькнул лиловый зайчик объектива. Вика встрепенулась. Прибавив шагу и скользнув тонким телом меж телохранителей (их тренированная мясистость просматривалась даже под просторными пиджаками), она тронула тонкой рукой широкую спину Дунина:
– Леонид Михайлович!
Спина дрогнула, мясистые тела сомкнулись перед Викой стеной. Дунин быстро оглянулся и остановился, потому что увидел всего-навсего беззащитную женскую улыбку.
– Да? – сказал он удивленно.
В его глазах, мелких и темных, как изюм, появился тусклый самодовольный блеск. Он, конечно же, решил, что Вика со своими ножками станет теперь набиваться к нему в женщины. Сколько он таких перевидел!
– Мне нужно сказать вам всего лишь пару слов, – начала Вика наивно и подобострастно. – Только это очень личное. Вы не против, если мы чуть отойдем в сторону? А ваши друзья могут быть рядом.