Измена. Право на сына

Арская Арина

— Ты хочешь от него избавиться, — Валерий вежливо и отстраненно улыбается. —Чтобы он исчез из твоей жизни и жизни Артема. Чтобы вы никогда больше не пересекались, и ты гордая независимая жила новой жизнью.

— Валер.

— Развод тебе это даст? — Валерий щурится. — Даст новую жизнь без Макара?

Только честно.

Я не хочу честности. Я хочу чуда, в котором я вырываюсь из всего этого безумия сильной и независимой.

— ты надеешься, что Макар в разводе резко забудет, что у него есть сын?

— Было бы неплохо... — делаю

глоток чая.

— Так не выйдет. Допустим, развод, и... — опять стучит по столешнице и сухо продолжает, — в лучшем случае совместная опека, в которой он тебе так иметь будет мозги, что взвоешь.

— Валер... — шипит Вика

— я не стану говорить, что все будет хорошо, — Валерий усмехается, — и если он выползет после реанимации с какими-либо проблемами, то он еще больше озлобится.

— Зачем я тебя с собой взяла? — Вика округляет глаза. — Надо было тебя в больнице оставить, а с собой взять дядю.

— Он бы сказал то же самое, но в своей манере, когда не знаешь смеяться или плакать, — переводит взгляд на меня. — Ты с ним о разводе разговор завела в палате?

Медленно киваю.

— И чего ты ждала?

— Адекватности.

— Серьезно? От мужика при смерти? От мужика, который знатно так напортачил в своей жизни и окопался в проблемах? Уль, да это очень эгоистично, глупо, но, вероятно, он ждал от тебя не разговора о разводе и перспективах и что он потеряет семью.

— Да разве это семья.

— Семья, — Валерий закидывает ногу на ногу, — а ты жена. Его измены не отменяют того, что он там перед приступом ждал поддержки.

— Извини? — возмущенно отставляю я чашку.

— И я заметь, я не говорю, что ты должна была оказать эту поддержку. — в

деловом тоне отвечает Валерий. — Не будет человек, если он только не просветленный, под капельницами, на грани жизни и смерти, в страхе и боли милым пушистиком. Ему тоже хочется, чтобы его убедили, что все будет хорошо.

Вот я тебе не сказал того, что ты ждала, и готова кинуться на меня с кулаками, хотя я тебе кто?

— Это, что, и есть мужская солидарность? — поджимаю губы.

— Не в реанимации тебе вести разговоры о разводе и своих обманутых женских надеждах, Ульяна. Он и так знает, что урод.

— Да я что-то не заметила.

— Нас всегда накрывает агрессия, как только что-то щелкает в голове, Уля. И да, первое желание — силой все вернуть на прежние места, приколотить гвоздями и угрозами, потому что теряется контроль. Не только у тебя все рушится, но у него.

— А кто в этом виноват?! — зло отзываюсь я.

— Он хочет сказать, что мужики агрессивные тугодумы, — шепчет Вика. — И практически неспособны на мыслительный процесс в момент, когда вскрывают их двойную жизнь. И на измены они идут не от большого ума, расчётливости и способности осознавать свои поступки. И безмозглыми гориллами они перестают быть лишь тогда, когда им в ответочку становится больно, но тоже не сразу. И иногда они сами себя толкают к тому, чтобы им было больно, к кризису,

потому что тупые и иначе не умеют. Им нужна, как сказал, дядя суета, в которую они обязательно втянут жену, чтобы она еще сверху добавила воспитательной оплеухи.

Валерий закрывает глаза и приподнимает брови.

— Я не хочу его воспитывать.

— и в разводе тебе придется его воспитывать, Уль, — Вика откидывается назад и скрещивает руки на груди. — Верить в то, что он отвалится от вас с сыном бессмысленно. В этом Валера прав.

— Тогда я должна бежать. Сменить документы.

— Да, давай, раздраконь психованного мужика еще больше, — Валерий снисходительно смотрит на меня. — Или же ты хочешь, чтобы он за тобой побегал?

— Что? — хочу выплеснуть остывший чай в его лицо.

— Я тебе и так скажу, что побегает, найдет и вернет. Есть в этом своя романтика, конечно, — Валерий притягивает к себе Вику и целует в макушку. — Я бы за тобой побегал.

— Прекрати, — Вика шутливо отмахивается от него, краснеет и обращается ко мне, смущенно приглаживая волосы. — Не ведись на его провокации, Уль. За всеми этими скандалами, твоими истериками, его срывами он позволяет себе не думать и тоже скалит зубы.

Слышу тихую вибрацию, и Вика торопливо отвечает на звонок:

— Дядя? Да, рядом.

Ставит на громкую связь, и раздается мрачный голос дяди Юры:

— Никто дозвониться до нее не может. У нее муж в реанимации, а она без связи.

Бессовестная. Что за жена такая?

— Она слушает, — Вика хмурится. — Говори. Что там? Живой?

— Его в кому медикаментозную отправили, — дядя Юра зевает, будто говорит о погоде.

— Что?! — в ужасе шепчу я.

— Дергался много, — дядя Юра фыркает. — Прям разошелся. Очнется и бежать куда-то надо, потом опять плывет, судороги... Загонял тут всех. Витя! Да хорош дымить, как паравоз! Все сигареты уже скурил у девочки, а у нее зарплата маленькая, чтобы таких халявщиков, как ты, угощать. И, вообще, нам с тобой завтра в теннис играть! Ни чо не знаю, Витя! Да, ты заменишь Макара. Будем две калеки ползать по корту. У одного колени, а другой задыхаться и кашлять, как я погляжу, будет. Господи! Выплюнь каку, старый ты идиот! Да твою ж дивизию, Витя!

На фоне лающий кашель, ругань и раздаются гудки, а я роняю чашку. Звон осколков. Вика и Валерий молчат. Я не очень хорошо знаю дядю Юру, но могу предположить, что он из тех людей, кто много шутит, когда все плохо.

— Тебе надо поспать, — Вика встает и протягивает руку. — Идем.

Глава 33. Что за вздор?

— Уля... — Светлана заглядывает в глаза. — Будь помягче.

Макара вывели из коматоза спустя две недели, когда анализы показали, что нет никакого воспаления, кровь разжижена и организм пришел в норму. Я не хотела ехать в больницу, чтобы не вновь не утонуть в ярости, обиде и чувстве вины, что я плохой человек, которому приснились похороны Макара.