Измеритель
Шрифт:
«Затормозили» только возле моста. Брать с наскоку это шаткое проржавевшее сооружение, продуваемое ветрами со всех сторон, было бы неразумно. Бетон плит выкрошился, оставив только прогибающуюся под ногами стальную сетку, сквозь которую было видно, как в опасной близости «расцвели» огромные бутоны удильщиков. Перила отсутствовали полностью, как будто их не было вовсе. И вдобавок ко всему где-то высоко за облаками покрикивал в поиске добычи ящер. «В общем, не мост, а орудие для изощренного самоубийства. А путь вокруг – долго… очень долго… просто неприлично и преступно. Пойти вокруг – это все равно, что лично пристрелить друзей».
– По одному – на ту сторону, я прикрываю. И вверх смотрите, да и под ноги тоже.
–
– Лучше у нас косоглазие, чем у живности несварение от твоей язвительности, – парировал Максимыч и указал стволом автомата на препятствие.
Сталкер пожал плечами и, осторожно переступая по тонким прутикам арматуры, довольно быстро перешел на другую сторону. Следующим перебрался Молодой. Мост угрожающе поскрипывал, собирая под собой все больше и больше красивых «цветов». К моменту, когда весь отряд уже был на той стороне и Максимыч сам ступил на переправу, событиями, что творились внизу, заинтересовался и король воздуха. Вынырнув из низких облаков, он пролетел над озером и, узрев на остатках моста одинокую фигуру, хищно разинул пасть, исторгнув из нее боевой клич. Максимыч сам неплохо мог подражать этому звуку, но то, что он услышал, было похоже на ультразвуковой удар, от которого в ушах засвистело, ноги сделались ватными, а движения замедлились.
«Не успею!» – эта мысль сидела в голове, как заноза. Он рванул через мост, балансируя на арматуре, как заправский эквилибрист, рискуя провалиться в одну из дыр и застрять в ней, что равносильно предложению себя ящеру на обед. А тот уже сделал последний разворот и, снизившись над самой водой, заходил на жертву. Уже выдвинулись лапы с острыми, как ножи, когтями.
«Все – конец!» – Максимыч стащил с плеча автомат, хотя понимал, что с такого расстояния он большого вреда этой махине нанести не сможет, а убраться с линии атаки просто не успеет.
Грохот разнокалиберного оружия был как гром – Максимыч чуть не свалился в воду от неожиданности. Но стена из свинца, посланная навстречу хищнику, в которую тот врезался на полной скорости, погасила скорость его полета. Уходя с линии огня, ящер неуклюже зацепил крылом воду и грузно рухнул в озеро под самой переправой, окатив сталкера водой с ног до головы. Клич атакующего хищника сменился душераздирающими криками погибающего в зубах голодных удильщиков.
Весь мокрый, Максимыч, шустро перебирая всеми четырьмя конечностями и громыхая болтающимся на шее автоматом, выскочил на сушу. В этой откровенно непрезентабельной позе, называемой в народе «карачки», он и пребывал последние секунды: вначале матюгаясь на себя за медлительность; на оружие – за неудобность; на дракона, который выскочил из низких облаков, как черт из табакерки; а потом, благословляя всех кого можно за чудесное спасение. Находясь в первых рядах зрелища под названием «падающий на тебя монстр», он был в полной уверенности, что вот он его конец: банальный, неожиданный и какой-то нелепый. А теперь, мокрый, но довольный, среди своих друзей он смутно осознавал, чего избежал.
– Ничего себе, сходил за хлебушком! – произнес он и сложился пополам от приступа хохота.
Эту фразу всегда выдавал Саныч, после какого-нибудь форс-мажора. Боже, как Максимыч ее ненавидел в бытность стажировки! Она казалась ему и неуместной, и просто глупой: «Какой там хлебушек в этом чокнутом мире – тут блинов из картошки не дождешься!» А больше всего раздражал смех Латышева: «Впору плакать, что он влез в такую задницу, а он ржет». Но сейчас цитата а-ля Саныч сама выскочила из него и показалась Максиму очень уместной и дико смешной.
Бойцы, округлив глаза, посмотрели на ржущего командира, вызвав у него новый приступ смеха.
Максимыч отсмеялся и, разогнувшись, поправил респиратор. Смеяться в средствах защиты дело утомительное. Хорошо еще, что не противогаз, можно хоть выступившие слезы вытереть.
– Фу-ух, – отдышался он. – Ну, все. Юмористическая минутка закончена. Потопали дальше – Максимыч проверил готовность оружия и перехватил автомат удобнее. Еще раз оглянувшись на озеро и торчащее из него, словно парус или какой-нибудь плавник, крыло, в сердцах плюнул, забыв про маску. До точки оставалось не так уж и много, и сталкеры соблюдали максимальную осторожность. Построившись цепью, буквально крались по сильно пересеченной местности, бывшей когда-то парком. Влететь на крейсерской скорости в ловушку – это не самый прямой путь к успеху.
Перекресток перед развалинами собора был образцом умиротворения и спокойствия. Даже в небе, затянутом низкими серыми облаками, после того, как дракон так неудачно искупался в озере, не было слышно ни звука. Впереди мрачноватым тоннелем уходила вдаль темная аллея. Где-то там караван и подвергся нападению. Максимыч, сделав знак всем замереть, вышел на открытое пространство и застыл, как памятник самому себе. Он весь превратился в слух… зрение… и даже, стянув с лица маску респиратора, в обоняние. Проанализировав свои ощущения, поступающие от органов чувств, он прислушался к интуиции. Эта капризина пребывала в очень хорошем расположении духа после нападения и на запрос хозяина лишь посоветовала ему обратиться к родителям, по их прямой специальности, на предмет чрезмерной мнительности. «Нет, все спокойно». Взяв на всякий случай начало аллеи на мушку, он, махнув рукой остальным, двинулся вперед.
«Вот оно, это место. По мху раскиданы гильзы, кое-где в земле торчат дротики, но тел не видно – падальщики постарались. Это все следы нашего боя – новых нет. Значит, отряд Латышева прошел здесь спокойно». Максимыч подошел к открытому люку канализации. «Согласно плану, если отряд Саныча не вступит в контакт с противником на поверхности, то должен продолжить поиск. А поиск – это канализация». Сталкер направил луч вниз, осветив ржавые ступеньки, уводящие в глубину. На самой границе света проглядывало дно коллектора. Игра тени и света складывалась в причудливую сюрреалистическую картинку, но Максимычу показалось, что там кто-то лежит. Недолго думая, сталкер развернул бечевку и привязал к одному концу включенный фонарик. Аккуратно спустив его вниз и положив на дно колодца так, чтобы тот осветил неподвижную фигуру.
«Определенно это был боец из отряда Латышева. Кто – не понятно. Лежит лицом вниз, в спине торчит дротик. Скорее всего, мертв, больше суток уже прошло». В ответ на мысли Максимыча боец застонал и перевернулся на бок, противно заскрежетав древком дротика по бетонному желобу.
– Он жив! – даже не задумываясь, Максимыч слетел вниз по шатким ступенькам, приземлился возле раненого. Дела того были плохи. Скорее, удивительно, что он жив. С такой раной он должен умереть через пару минут, а тут больше суток прошло. Наверное, потому что сам не смог вытащить дротик из спины, а то бы уже давно истек кровью. Максимыч достал фляжку и прислонил ее к губам раненого. Живительная влага произвела волшебное действие – боец глотнул и открыл глаза. Его мутный взгляд долго блуждал по узкому колодцу и, наконец, остановился на лице Максимыча. Взгляд стал более осмысленный.
– На нас напали… Дикари…
– Где?
Раненый неопределенно махнул рукой в сторону жерла уходящей в темноту широкой канализационной трубы. Максимыч посмотрел вверх: «Вытащить бы его! Нет, вряд ли он выдержит такое».
– Где остальные?
– Унесли троих… Саныча… Остальные погибли… меня бросили, посчитали мертвым… Я полз… долго… не знаю сколько… – долгий монолог становился все тише, как будто со словами уходили последние силы раненого, он почувствовал это. Заметив, что его едва слышат, он проговорил громче: – Берегитесь развилок и ловушек, – это были его последние слова. Голова бойца бессильно упала на бетонный пол, и взгляд потух в свете бледного фонаря.