Изнанка матрешки. Сборник рассказов
Шрифт:
Освобождая друга, Олежка успевал с интересом посматривать и на хохобов, которых так близко видел впервые, если не считать их нападения на него и Шеньку, но тогда рассматривать их не оставалось времени.
Хохобы – обычные для планеты Олежки ногорогие, но не шенькины родичи. У этих и конечностей больше и сами они метра полтора в высоту. И тяжёлые, наверное, так ногороги, служащие им ногами, полностью погрузились в песок. А глаз у них огромный, пожалуй, в них поместится голова Олежки, и светится непонятным для человека бело-голубым светом на фоне кремовых ногорогов. Как будто среди них притаился клубочек летнего облака. Такой у них был глаз.
Наконец, Шенька, шевельнул освобождёнными ногорогами.
– Молодец, Шенечка, – похвалил мальчик его и себя заодно. – Если что, они за тобой не успеют.
В Шеньке килограммов пять, но ногороги у него полые, так что Олежке пришлось его взять в обе руки, чтобы поднять. Хохобы криком отметили его успех. Впрочем, может быть, и разочарование.
Надо сделать так, как учил папа Серёжа. Присесть, потом сильно разогнуть спину и ноги и перебросить ногорогого друга через себя, только так его можно добросить до воды.
Шенька в полёте вначале прижал конечности, уменьшая сопротивление воздуха, а перед самым падением выпустил их. Упал в воду, даже брызг не поднял. И поплыл к берегу.
– Быстрее, Шенька!.. Двадцать Третий, ко мне!
Биоробот побежал на зов, не разбирая дороги. Споткнулся перед самой речкой и с маху упал в воду. Забарахтался, захлестнув волной Шеньку. В это время, разгоняя удавчиков, толпа хохобов двинулась на Олежку, выставив перед собой самые большие ногороги.
Они, наверное, могли управлять удавчиками, потому что их нити соскользнули и с ног мальчика, давая возможность двигаться. Но зато и хохобы беспрепятственно приближались к нему и стеной перегородили дорогу к лесу, угрожая, как и в прошлый раз, поднять его ногорогами и сбросить в речку.
Обида
Вот-вот схватят его, но, наконец, Двадцать Третий выполнил команду и, стряхивая с себя воду, стал рядом с Олежкой. Через мгновение мальчик оседлал его, а хохобы с разгона ударили ногорогами в грудь робота, заставив его поспешно попятиться и отступить.
Хохобы кричали вслед.
– Что они говорят? – без надежды спросил Олежка.
Но Двадцать Третий стал с запинками переводить:
– Они говорят… что нечего таким незрелым… таким маленьким… таким… непереводимое слово… как ты и Шенька, мешать им, взрослым… заниматься серьёзным делом… Вы даже не знаете… где поставить… не поддаётся полному переводу… примерно… где поставить куф, а где каф… это звучит, возможно, так… А вам играть ещё… да, играть с… какое-то название… так… с тютями, как будто… вот.
Олежка обиделся.
– Они что, считают меня маленьким? Я должен играть с тютями? – нажимая на каждое слово, проговорил он. – Я ещё маленький… Непереводимое это?.. Куда поставить куфы и кафы не знаю?
Никто и никогда ещё его так не обижал. Ни родители, ни ногороги, ни другие звери, с которыми он встречался и общался на Олежке. А всё, что он делал на своей планете, было, как ему всегда казалось, серьёзным и нужным. И считал себя достаточно уже взрослым и зрелым.
А эти… хохобы! Принимают его за маленького и предлагают играть с ками-то неизвестными тютями…
– Ну и ставьте свои куфы-муфы! – кричал он, сидя на биороботе.
А хохобы как будто уже позабыли о нём, и, отойдя от берега, снова стали перекатываться на окраине леса и что-то делать. К ним из-за деревьев иногда выкатывались другие хохобы и, наверное, замещали тех, кому следовало уйти в лес. Зачем?…
Ну, зачем?..
Так вот и получилось: Олежка сидел на Двадцать Третьем обиженный, забытый и далёкий от цели своих устремлений как прежде.
Спустя некоторое время, когда обида несколько притупилась, он вспомнил о пчеле-разведчице. На стекле часов высвечивались различные скопления хохобов, стоящих кучками, кружочками, парами. По поручению мальчика пчела облетела окраину леса и поляну за крайними деревьями, но как Олежка ни всматривался, он так ничего и не понял: чем всё-таки занимаются хохобы, собравшись здесь в таком количестве?
Пришлось пчелу отозвать. В кустах сверкнуло оранжевым лучиком, и пчела опустилась на руку Олежки.
Хитрость
Совсем успокоившись, Олежка окинул взглядом и оценил свои силы и диспозицию: он сам, Шенька, Двадцать Третий, пчела- разведчица, до хохобов с их тайной недалеко.
Для того, что он сейчас придумал, хватало, кроме одного – не находил место для Шеньки в этой придумке, и сильно расстраивало Олежку Не мог же он сказать своему единственному другу: иди-ка, мол, Шенька домой, а мы тут без тебя… разберёмся с хохобами. Нет, до такого предательства он не мог опуститься.
– Та-ак… – сказал Олежка, не зная ещё, что предпринять. – Они ещё узнают, кто из нас взрослый, а кто маленький. Мы их, Шенька, перехитрим, а?
Шенорог выслушал мальчика. Потом выгнул спину так: вверх поднялся самый большой ногорог, а голова и хвост упёрлись в землю, и заскрипел многоцелевыми конечностями. Он не понял высказываний Олежки.
– Ладно, Шенька, поймёшь… Сделаем так… Ты сядешь на Двадцать Третьего один… Знаю, что не любишь без меня. Но вы сейчас опять перейдёте речку и отвлечёте хохобов. Они бросятся на вас, а я в это время проберусь в лес в другом месте. Как?.. Ну и что? Думаю, они все бросятся за вами, а меня никто не заметит. Понятно?
Шенька отозвался не очень уверенно.
– Ну, ну, Шенька!…Жаль только, скоро спутник уйдёт за горизонт, а Двадцать Третий, сам знаешь, прямого канала не любит. Он от него совсем бестолковым становится, так как с Мозгом не связан…. Двадцать Третий, ты слышишь? Связь по прямому каналу!
– Слышу, – покорно отозвался биоробот. – Связь по прямому каналу.
– Вот… Потом приходите мне на помощь. Ладно, Шенька? – говорил Олежка, усаживая друга в седло на биороботе. – Тебя бы лучше привязать к нему, да на Двадцать Третьего надежды нет. Вдруг упадёт где-нибудь. Или в воду начнёт нырять. Ты же его знаешь. Тебе достанется… Ну, подождите немного, а потом переходите на тот берег. А я побегу.
До перехода через речку, где недавно их неожиданно атаковали хохобы, надо пробежать с километр; здесь Олежка решил сделать новую попытку проникнуть в лес.
Он побежал. Правда бег его походил на дикие прыжки: кочки, промоины, кусты, высокая трава – всё это не давало возможности бежать по-настоящему, сбивало с темпа , заставляло петлять, кружить и метаться из стороны в сторону. Но Олежка с рождения не знал иных дорог, кроме звериных троп, а здесь не было и их. Он прыгал, проваливался ногами в мох или бочаги с водой, спотыкался о кочки и корни, искал лазейки в переплетении ветвей.