Извращённое чувство

Макинтайер Эмили

Она молчит, кажется, целую вечность, лишь прикусывает губу. Я подхожу к ней, беру за руку и переплетаю её липкие пальцы со своими.

Наши глаза встречаются, и, клянусь Богом, я чувствую ненависть, излучаемую ее взглядом. Я позволяю своей ухмылке расшириться, смотрю на нее сверху вниз и подмигиваю. Она хмурится, отводя взгляд, и смотрит на телевизор, по которому все еще показывают злополучную аварию Александра.

Медленно повернув голову, она смотрит на отца.

— Да, — шепчет она.

Удовлетворение накрывает

меня волной.

Али смотрит на меня, его лицо недовольно морщится.

— Но ты же такой старый.

смеюсь

— По крайней мере, не такой старый, как ты. Мы не хотели, чтобы это произошло, Али, но сердцу не прикажешь, — я поднял наши соединённые руки и запечатлел поцелуй на её тыльной стороне. — Скажи ему, Gattina.

Она замирает.

— Мы не хотели, чтобы это случилось, Баба.

— Когда это произошло? — спросил он. — Как? Почему ты раньше ничего не говорила?

Она смотрит на свои колени, ее голос срывается, когда она говорит, но ее ногти впиваются в тыльную сторону моей руки, пока не прорезают мою кожу.

— Я боялась тебя разочаровать. И… не хотела, чтобы положение Джулиана в твоей жизни пострадало.

Али вздохнул, подошёл к ней и взял её свободную руку в свои.

— И он тот, кого ты любишь?

Она сглотнула, подняла на него взгляд, а затем отвела его через несколько секунд, словно не могла выдержать его пристальный взгляд.

— Да.

Он медленно выдыхает и кивает, наклоняясь, чтобы поцеловать её в лоб, после чего отстраняется и смотрит на нас обоих.

— Тогда он будет тем, за кого ты выйдешь замуж.

Я улыбаюсь, моё тело гудит от предвкушения успеха.

Ясмин заметно опускает руки, и я убираю свою ладонь, скользя по ее руке вверх, пока не обхватываю ее шею сзади. Она тут же выпрямляется, натягивая на лицо широкую улыбку.

Наклонившись, я прижимаю поцелуй к ее виску и говорю негромко, чтобы не услышал ее отец.

— Ты была очень хорошей девочкой.

— Что случилось, Ясмин? Это не то, чего ты хочешь? — спрашивает Али.

Слёзы текут по её лицу, и хотя я знаю, что они, скорее всего, от грусти или разочарования, она хорошо притворяется, что они от радости.

— Я просто счастлива, Баба, — она качает головой, протягивая руку, чтобы вытереть слёзы со щёк. — Я ожидала, что ты рассердишься на меня.

Он кивает, и в его взгляде читается понимание.

— Я человек на последнем издыхании.

— Не говори так, — шепчет она.

Он хмурится.

— Это правда. Даже если мои следы будут высечены на камне, я не буду здесь вечно. У меня нет времени на гнев. Я лучше потрачу его на поиски покоя. Он не тот, кого я бы выбрал для тебя, милая, но если ты счастлива, то и я счастлив.

Ясмин

шумно вдыхает, все ее тело напрягается от его слов.

Мне следовало бы чувствовать себя оправданным, даже облегчённым, что она не догадалась о том, что он принял бы её возлюбленного, но вместо этого я чувствую, как внутри всё переворачивается. После всего, что я ему дал, после всего, что я сделал, меня всё ещё недостаточно. Он должен быть польщён тем, что я выбрал его никчёмную дочь, и всё же он так откровенно демонстрирует своё пренебрежение.

Это пощечина по моему лицу.

Это хуже, чем удар в спину. Я подавляю чувство, что я недостаточно хорош, — то самое чувство, которое не давало мне спать по ночам в детстве. Я прячу его так глубоко, что оно больше не беспокоит меня.

Неважно, что он выбрал не меня. Я сам выберу себя, и я единственный, кто никогда меня не подводил.

Скоро я буду полностью контролировать «Sultans», и буду с радостью смотреть, как те, кто когда-то считал меня недостаточно достойным, будут извиняться передо мной. Пока я буду держать вселенную на ладони.

— А сейчас, — Али хлопает в ладоши, отходит назад и смотрит на нас. — Как насчёт свадьбы?

***

— Тинаше, друг мой, скажи, в чём проблема? — спрашиваю я, откидываясь на спинку рабочего кресла и глядя на горизонт Бадура через огромное окно моего офиса. Солнце только начинает садиться, и его оранжевые лучи сменяются розовыми, а вид на сверкающие небоскрёбы создаёт потрясающее сияние.

— Джулиан, — с облегчением вздыхает Тинаше. — Дэррину не нравится, что ты вторгаешься на его территорию и пытаешься забрать у него потерянную лампу.

Я беру ручку и постукиваю ею по столу, раздражённый тем, что мне вообще приходится разбираться с этой ситуацией.

— Напомни мне ещё раз, старый друг, за что я тебе плачу?

Наступает долгая пауза, прежде чем в трубке снова звучит его низкий голос.

— Я не волшебник, Джулиан. Я могу предоставить тебе доступ во многие места и помочь подружиться с нужными людьми, но я не джинн. Я не могу взмахнуть рукой и внезапно разрешить тебе нелегально въехать в страну и контрабандой вывезти реликвии из других государств.

Я улыбаюсь, откладываю ручку, которую держал в руке, и наблюдаю, как она катится по столу.

— Дэррин Андерс не придавал значения контрабанде реликвий. Он практически сам разработал эту операцию.

Тинаше цокает языком.

— Но ему не всё равно, что кто-то пытается его опередить. Он провёл там почти десять лет, пытаясь найти лампу.

Вздохнув, я потираю переносицу.

— В чём тогда наша проблема?

— Он хочет, чтобы ты ушёл. Точка. Я просто беспокоюсь о людях, которые на тебя работают. Дэррин, как известно, не отличается мягкостью в общении.