Извращённое чувство
Шрифт:
Мысль о том, что он поцеловал её, прикасался к ней, когда на ней было моё кольцо, приводит меня в неистовую ярость, и я еле сдерживаюсь, чтобы не вернуться туда и не вырвать его язык.
Застонав, я провожу руками по лицу, пытаясь — безуспешно — убедить себя в последний раз, что это не имеет значения. Что она может выбрать его, а я переживу, как и всегда, поскольку меня никто никогда не выбирает.
Иди за ней.
Останься.
Блять.
Я хлопаю себя
Но дверь распахивается прежде, чем я успеваю её открыть, и вот она стоит по другую сторону, словно богиня, отправленная в ад. Она врывается внутрь, её глаза сверкают, как тысяча солнц, и она захлопывает дверь.
— Кем ты, блять, себя возомнил? — спрашивает она, подходя ко мне и упираясь руками мне в грудь.
Я протягиваю руку и хватаю её за запястья, останавливая нападение. Но на самом деле, я готов наслаждаться болью, если только она будет прикасаться ко мне.
— Ты не имеешь права так поступать, — выплёвывает она. — Ты не можешь просто увидеть что-то и уйти, пока мы не поговорим.
— Я могу делать всё, что хочу, — выдавливаю я из себя.
Она возмущённо фыркает.
— Классический пример поведения Джулиана Фарачи. Ты так боишься позволить своему внутреннему ребёнку исцелиться, что возводишь вокруг него стены и защищаешь даже от жизни.
Меня охватывает гнев.
— Следи за языком, — говорю я.
— Это ты следи за своим, — шипит она в ответ.
Я крепче сжимаю её запястья, и она смотрит на меня без притворства. Я чувствую себя обнажённым и уязвимым под её взглядом.
— Я пытаюсь сделать то, что будет лучше для тебя, — выдавливаю я из себя. — И иногда это означает, что нужно уйти.
— Ну, я сыта по горло тем, что каждый мужчина в моей жизни думает, что знает, что для меня лучше, — она вырывается из моих объятий, пытаясь освободиться, чтобы снова оттолкнуть меня. — Знаешь что, придурок. Есть такая вещь, как свобода воли. Ты должен позволять людям самим решать свою судьбу.
Я сдерживаю веселье, которое пытается прорваться сквозь ярость, мой член твердеет от того, как ее тело извивается против моего. Я усиливаю хватку, отводя ее назад, энергия обвивается вокруг нас, как веревка, и затягивается так туго, что становится трудно дышать.
Её спина ударяется о закрытую дверь, и я прижимаюсь к ней, наши тела идеально сочетаются, словно две половинки одного целого. Мои руки сжимают её запястья между нами.
Наклонившись, я прижимаюсь губами к ее губам, не целуя, а просто существуя в одном месте, ее дыхание становится моим кислородом. Если я простою здесь достаточно долго, то смогу ли я наполнить себя ею.
— Я не подхожу тебе, Gattina. Я подкупаю, шантажирую и убиваю. Я причиню тебе боль. Я уже причинил тебе боль, — говорю я.
— Мне всё равно, —
Качая головой, расстроенный тем, что она не понимает, о чем речь, я поднимаю ее руки, пока они не оказываются у нее над головой, и крепко прижимаю их к деревянной двери. Ее грудь задевает мой торс, она судорожно вдыхает и выдыхает воздух.
— Тебе не должно быть всё равно, — говорю я. — У этого парня с тобой есть история, которой у меня никогда не будет. Моменты, которые навсегда останутся в твоей памяти, снимки, которые ты сделала, чтобы сохранить это чувство, когда начнёшь забывать, — я прижимаюсь губами к её губам, погружаясь в пытку, почти ощущая её вкус. — Все твои первые разы принадлежат ему, и это то, чего я никогда не получу. Но я этого и не хочу, — шепчу я ей в губы. — Мне не нужны твои неловкие моменты, твои неуверенные обещания и дрожащие руки. И знаешь почему?
— Нет, — выдыхает она, и её глаза наполняются слезами.
— Потому что я не люблю тебя так, как он.
Она всхлипывает, отворачивая голову. Я отпускаю её руку, не обращая внимания на то, что она пытается оттолкнуть меня. Затем крепко сжимаю её щёку, поворачивая её так, чтобы моё лицо оказалось рядом с её лицом, и касаюсь губами её подбородка.
Я прижимаю её к двери своим телом, а она то сжимает, то разжимает в кулаках ткань моей рубашки, словно не может решить, хочет ли она притянуть меня ближе или оттолкнуть.
— Моя любовь к тебе опасна.
Из ее рта вырывается тяжелый вздох, слеза скатывается с ее глаза и капает на тыльную сторону моих пальцев. Я двигаюсь, целуя ее в мокрую щеку, чтобы заглушить ее плач.
— Я убью любого, кто посмотрит на тебя. Любого, кто осмелится даже дышать слишком близко.
Её тело дрожит рядом с моим.
— Я хочу твоей крови, и твоего гнева, и твоей жестокости, и твоей похоти, — мой большой палец касается её нижней губы. — Я хочу твоих улыбок, твоих слёз и твоего наглого рта.
Она притягивает меня к себе, пока между нами не остаётся свободного пространства. Её грудь касается моей с каждым судорожным выдохом.
— Я хочу проникнуть в твою грудную клетку и держать твоё сердце в своих руках, чтобы убедиться, что оно бьётся только для меня, — хрипло говорю я. — Но я не хочу твои первые разы, Ясмин. Я хочу все последующие.
Она плачет, её руки тянутся ко мне, словно она не может придвинуться достаточно близко, но я сопротивляюсь, вырываясь из ее объятий. Я поднимаю другую руку и обхватываю ее лицо, чтобы убедиться, что она смотрит мне в глаза.
— Ты ангел, Gattina. И я сломаю тебе крылья, только чтобы ты была рядом со мной. Так что сделай одолжение нам обоим и оставь. Блять. Меня.
Тогда я отпускаю ее, но прежде чем успеваю пошевелиться, она оказывается на мне, ее губы впиваются в мои, ее конечности обвиваются вокруг меня, и она прыгает в мои объятия. Она кусает, сосет и облизывает, и я отвечаю ей тем же, потому что после всего, что я только что сказал, после того, как я вырвал себе сердце и истек кровью у ее ног, она всё ещё здесь.