К-394
Шрифт:
— Сегодня кто-нибудь заходил?
— Только старик, которого ты упоминал с утра, — покачал он головой.
— Заказал замену масла, да?
— Да.
— Тогда я позабочусь обо всем завтра, когда приду утром. Незачем перебирать мелкие купюры. Запри кассу и забери свои вещи.
Зак снова помедлил, и я заподозрил, что он каким-то образом связал сокращенный день с неизбежным увольнением. Я почувствовал себя подавленным. Несколькими месяцами ранее я признался ему, почему урезал его часы, и тогда же кое-что пообещал. Теперь я понял, что гарантировать Заку работу вне зависимости от обстоятельств было несправедливо и
Однако когда жизнь вносит свои коррективы, красивые слова теряют вес.
— Развлекись на выходных, — приобняв Зака за плечи, я притянул его к себе и встряхнул. — Увидимся в понедельник, договорились?
Ничего не сказал, он кивнул, и мы нога в ногу вышли на холодный августовский воздух. Пока я закрывал магазин, Зак помог мне запереть два бокса, вяло помахал и, склонив голову, направился к своей машине, засунув руки в карманы. Парень явно переживал, и у меня свело живот от чувства вины. Увы, я ничего не мог поделать, кроме как прекратить самобичевание и посмотреть Заку вслед. Оставалось надеяться, что нас ждали лучшие дни. Но я не особо на них рассчитывал.
Когда его машина исчезла из вида, я прошел за дом, где припарковал Нуар, по пути гадая, каково было бы закрыть магазин навсегда. Конечно, Зак мог бы найти другую работу. Черт возьми, я бы направил рекомендации, куда бы он ни попросил, но чем закрытие магазина было чревато лично для меня? Для мамы?
К слову, о маме…
Запрыгнув в седло, я поправил шлем и посмотрел на часы. Было почти пять, и я весь день не получал от нее вестей. Чем она занималась? Неделя прошла хорошо, и хоть мама поправлялась, но ходила еще слишком шатко, чтобы быть за нее спокойным. Я взял за привычку навещать ее как можно чаще, что она ненавидела и любила в равной мере. Конечно, мама всегда мне радовалась, просто не переносила чрезмерную опеку. Даже в минуты слабости она хотела быть самостоятельной и независимой. Да, вполне понятно, но я знал, как в действительности ограничена ее независимость. Мама годами заботилась обо мне, самоотверженно ставя меня на первое место, и теперь настал мой черед.
Она жила в четырех кварталах от магазина и примерно в десяти минутах езды от моего дома. Я решил заглянуть к ней сейчас, чтобы не возвращаться потом, когда она захочет спать. Проехав по своему обычному маршруту, я легким движением руки заглушил двигатель и прошел по мощеной дорожке, выложенной папой еще в моем детстве. Сад потерял былую яркость и пышность, но дом в стиле ранчо был добротным. Чтобы порадовать маму, я каждые несколько месяцев обновлял клумбы и делал прочие мелкие дела.
Достав ключ, я открыл синюю дверь и, шагнув в дом своего детства, по привычке скинул ботинки. «Никакой обуви в доме» — обязательное правило, которое потом распространилось и на мою квартиру.
— Мама, — позвал я, проходя в спальню через гостиную и кухню.
Все было как раньше, начиная с потертого паркета, закачивая устаревшими цветочными орнаментами на обоях. Кухня с желтыми стенами, древними приборами, темными шкафами и оригинальным декором наводила на мысли о пятидесятых. В былые времена, когда магазин еще приносил прибыль, я предлагал отремонтировать несколько комнат, но мама отказалась,
Маму я нашел читавшей книгу в отцовском кресле-шезлонге, которое она недавно попросила перенести в спальню, объяснив тем, что сидеть веселее, чем лежать. Прислонившись к косяку, я скрестил руки на груди, и мама удивленно вскинула на меня взгляд добрых карих глаз.
— Что читаем? — полюбопытствовал я, заметив, как быстро она закрыла книгу.
— О, ничего. Просто, гм, роман, — мама покраснела и спрятала книгу между своим бедром и подлокотником.
— Роман, значит? — тихо посмеиваясь, пошевелил я бровями. — Больше похоже, что ты по самые уши увязла в какой-то очень грязной любовной истории.
— Ксандер Ройс! — закричала она, и я поднял руки, изображая раскаяние, но не скрывая веселья. — Что ты здесь делаешь? Еще только четыре тридцать.
— Сокращенный день, — как можно беспечнее пожал я плечами. — Как твое самочувствие?
— Немного устала, но прекрасно справляюсь. На плите чили, если решишь остаться на ужин.
— Я уже уловил аппетитный запах, — от одной лишь мысли о мамином чили у меня заурчало в животе. — Умоляю, скажи, что он почти готов? Умираю с голода.
— Будет готов с минуты на минуту. Осталось еще разок его помешать и отварить рис. Я так увлеклась книгой, что совершенно забыла про гарнир. Дай мне несколько минут, и я…
— Я все сделаю, — пройдя в комнату, я поцеловал маму в полную щеку и вернулся на кухню.
В последнее время поиск рисоварки или любой другой утвари стал миссией не из легких. Почти каждый месяц или чаще вещи оказывались на новых местах. Нет, мама не сходила с ума. Просто она скучала, что заканчивалось вечными перестановками всего подряд. К счастью, мебель и прочие тяжелые предметы остались на своих местах, но я вечно боялся, что мама переутомится. Я не мог присматривать за ней днем, и она отказалась от визитов медсестры. Так что я ничего не мог поделать. Я поставил себе галочку купить кое-какие вещи, которые могли бы занять маму без риска для здоровья. Книги и кроссворды, клубки шерсти для ее коробки с вязанием, возможно, наборы для вышивки.
Пять минут спустя я нашел рисоварку, включил ее и искал в кладовой рис, когда на кухню вошла мама.
— Верхняя полка слева, — беспечно подсказала она.
Я посмотрел вверх и, конечно, нашел искомое. У меня перекувыркнулся желудок. Поежившись, я взял пачку и закрыл за собой дверь.
— Как рис оказался там?
— Его туда положили.
— Как именно, мама? Я точно знаю, что ты слишком низкая, чтобы дотянуться до полки, поэтому до сих пор на ней стояли только сезонные заготовки и корзины.
— В гости заглянула Шелли с нашей улицы и помогла мне переставить вещи, — не глядя на меня, мама открыла кран и брызнула на губку немного жидкого мыла.
— Я знаю, как предусмотрительна Шелли, и вряд ли она вообще в курсе. Очень надеюсь, что ты не вставала на табуретку.
— Конечно, нет… — на секунду мама затихла, энергично оттирая несчастное пятнышко на тарелке. — Я взяла стремянку.
Милостивый Боже.
Я хотел рассмеяться над будничным выражением ее лица, но в то же время от ее признания у меня в горле застыл вдох.