К неведомым берегам
Шрифт:
Невельской вышел в лихорадочном ознобе, с затуманенным сознанием. Взбудораженные мысли не находили выхода, а между тем необходимо было выбирать: успокоиться ли под крылышком расположенного к нему царского сына и в недалеком будущем неограниченного владыки флота, создать семейный очаг и уют и благоденствовать… или бороться до конца? «Надо поступать, — говорил он себе, — как все, по тщательно взвешенному расчету…»
Но что-то властное, более сильное и более упорное, чем бесстрастная логика, бунтовало в душе, заставляло повторять: «Нет, нет! Жизнь проходит. Мне тридцать три года. И ничего до сих пор мною не сделано… Надо не отступать от задуманного».
3. Знаменательная встреча
— Тебе придется, Невельской, вместе с «Байкалом» состоять в распоряжении сибирского генерал-губернатора. Генерал Муравьев сейчас в Петербурге. Воспользуйся случаем, представься ему, — приказал Невельскому начальник главного морского штаба светлейший князь Меньшиков.
Как фактический и полновластный хозяин морского министерства, адмиралтейства и флота, он позволял себе говорить «ты» молодым офицерам.
Геннадий Иванович не заставил себя ждать и в тот же день, горя от нетерпения узнать, кто он, этот генерал-губернатор, с которым придется иметь дело, направился к Муравьеву.
— Я командир строящегося на верфи Бергстрема и Сулемана, в Гельсингфорсе, транспорта «Байкал» в двести пятьдесят тонн, — объяснял Невельской. — Транспорт предназначен для службы в Охотске и должен доставить для Охотского и Петропавловского портов различные комиссариатские, кораблестроительные и артиллерийские запасы и материалы. Выход «Байкала» в море предположен осенью будущего года.
Открытый взгляд Геннадия Ивановича располагал к себе, а прошлая его служба внушала к нему доверие. Муравьев же никогда не упускал случая мысленно прикинуть, нельзя ли приспособить понравившегося человека, как исполнителя, к какому-нибудь особо нужному делу. Он сразу заинтересовался Невельским.
— Скажите, если не секрет, что заставило вас отказаться от блестящей карьеры у великого князя и ринуться в опасную неизвестность на восток?
Геннадий Иванович чуть не вскрикнул от радости: заданный вопрос давал ему возможность сразу приступить к своему давно вынашиваемому проекту. Он рассказал горячо и толково о лелеемой мечте и о своих надеждах осуществить, наконец, ее. Тут, в свою очередь, заволновался Муравьев. Ему судьба Амура тоже казалась важной. Но, скрывая свои чувства, он почти холодно спросил:
— Вы подобрали уже команду для вашего транспорта?
— Да, ваше превосходительство, мне повезло: попались, как на подбор, прекрасные, молодые, полные сил и желания служить, хорошо подготовленные, энергичные офицеры.
— Я вашему плану вполне сочувствую, — сказал Муравьев, — но, ознакомившись с материалами об имевших уже место попытках, не вполне верю в возможность его осуществления. Прежде всего скажите, что следует признать несомненно доказанным в интересующем обоих нас деле?
— Только немногие факты, ваше превосходительство, но отнюдь не выводы! — с жаром воскликнул Невельской. — Например, оставим Лаперуза и Бротона, поскольку они, продвигаясь с юга, до устья Амура не дошли и его не видали, а основывались только на словах туземцев, языка которых не знали. Остается Крузенштерн. Он шел с севера и добрался до расположенных друг против друга мысов Головачева — со стороны Сахалина и Ромберга — со стороны материка. Устье должно было находиться со стороны мыса Ромберга, но Ромберг также до него не добрался… А если принять во внимание, что этот офицер был известен своей службой «спустя рукава», то какова цена его показанию, будто он не мог пройти к устью? Может быть, не мог, а может быть, и не захотел… На все исследование, ваше превосходительство, затрачено было около восьми часов! Во всяком случае, до тех пор, пока вся полоса предполагаемого Сахалинского перешейка не будет пройдена, все равно как — по суше или по воде, — ни о том, остров ли Сахалин, или полуостров, ни о том, что представляет собой устье Амура и где именно оно находится, ничего достоверно утверждать нельзя. Вопрос требует глубокого исследования, может быть, кропотливого, опасного, но сделать его надо, и я, повторяю, готов за, это взяться.
— Прекрасно, очень хорошо, но как? Одного моего сочувствия здесь недостаточно, не правда ли?
— Да, — засмеялся Невельской, — требуется по крайней мере еще и распоряжение. Его может дать озабоченный необходимостью иметь незамерзающий порт генерал-губернатор Сибири! Он может поручить находящемуся в его распоряжении «Байкалу» тщательно обшарить все береговые извилины к югу до самого устья Амура. А может, и южнее? — он вопросительно посмотрел на сосредоточенно сосущего трубку Муравьева.
— Вы, кажется, забыли, голубчик, — Муравьев вынул изо рта докуренную трубку, — что вы со своим «Байкалом» в мыслях уже действуете, таким образом, не в наших пределах. Чужие границы… Во всяком случае, ваше ходатайство о поручении вам исследования дальнейшего прохода от мысов Ромберга и Головачева к югу я буду поддерживать. Об этом доложите при свидании со светлейшим князем, а в случае крайней необходимости можете еще обратиться от моего имени и к министру внутренних дел Перовскому.
Невельской так и поступил, но со стороны Меньшикова наткнулся на решительный отказ от попытки возбудить вопрос об экспедиции как потому, что нельзя было бы обойтись без участия министра иностранных дел, который не захочет пойти против самого себя и откажет в представлении вопроса государю, так и потому, что у Невельского фактически не будет времени заняться экспедицией: «Байкал» сможет прийти в Петропавловск не ранее глубокой осени, то есть к самому концу навигации.
Огорченный, но все же не совсем обескураженный ответом Меньшикова, Геннадий Иванович решил прежде всего устранить всплывшее вдруг действительно серьезное препятствие — слишком позднее прибытие «Байкала» в Петропавловск и ускорить свой выход в море. Откровенная беседа его с наблюдавшим за постройкой транспорта на самой верфи лейтенантом Казакевичем, которого Невельскому пришлось посвятить в замысел, выяснила, что ускорение постройки на месяц и даже на два вполне возможно.
Пришлось пойти на некоторую хитрость. Пользуясь тем, что Меньшиков числился также финляндским генерал-губернатором, Невельской однажды затеял с Бергстремом разговор о том, что его светлость очень недоволен кораблестроительной компанией, так как она с него содрала за постройку транспорта втридорога да еще растягивает строительство, вследствие чего транспорт рискует не добраться до места даже к концу навигации 1849 года. Таким образом можно потерять еще один год и оставить население восточного побережья без припасов. Его светлость поэтому был бы чрезвычайно рад и благодарен, если б фирма ускорила постройку, тем более что возможности есть. Бергстрем согласился вместо сентября спустить транспорт на воду весной.
Полный надежд Невельской неутомимо носился по канцеляриям министерств и адмиралтейства, из Петербурга в Гельсингфорс, оттуда в Кронштадт, обратно в Петербург и успевал еще рыться в библиотеках и архивах, продолжая прилежно изучать вопрос о границах России с Китаем. Книжные раскопки давали хорошие результаты, по его мнению, речь должна была идти не об овладении Амуром и Сахалином, а о восстановлении забытых, но всегда существовавших прав России на них, добытых открытиями, людскими заселениями и кровью предков. Кое-что возмущало и огорчало: так, он сравнивал государственные границы, обозначенные на карте времен царя Алексея Михайловича, с более поздними и не мог понять, когда и почему границы были перемещены не в пользу России. Случайно попавшая в руки Невельского английская карта разъяснила вопрос: новые, вымышленные границы попали в русские карты именно оттуда. Но каким путем? На карте, составленной при царе Алексее Михайловиче, наша граница на востоке включала Охотское море с устьем Амура, на юго-востоке — реку Амур до Сунгари, на юге она шла от устья Сунгари вверх по Амуру. В состав владения входили туземные племена гиляков, наткисов, гольдов, дучер, дауров, тунгусов, бурят… «Как же смеет этот голландский выходец-троеверец, к великому несчастью России, министр, за полстолетие не научившийся русскому языку, швыряться целыми российскими областями?» — думал Невельской о канцлере Нессельроде, заправлявшем в эти годы всей внешней политикой России.
Маленький Невельской негодовал и в бессильной ярости сжимал кулаки, заражая негодованием своих офицеров. «Теперь мне понятно, как это случилось, — думал Геннадий Иванович о пренебрежении Россией своими собственными интересами на Амуре. — Тут сыграли первенствующую роль нелепые сказки о том, что устье Амура теряется в песках и что сам он не годится для судоходства».
«Байкал» спущен на воду, оборудован, оснащен и приведен в Кронштадт под срочную погрузку. Невельской поспешил в Петергоф с докладом к Меньшикову, у которого застал министра внутренних дел Перовского с братом, тоже человеком влиятельным при дворе. Доклад происходил в их присутствии, причем обоим хорошо были известны, по рассказам Меньшикова и Муравьева, и сам Невельской и его сокровенные планы.