К новому берегу
Шрифт:
Переплетенная в пеструю обложку какого-то занимательного переводного романа, эта книга обошла всю тюрьму. Ее прочли в одиночках и коллективно в общих камерах. Как светлый гимн, проникла она в сердца борцов и наполнила их новой силой, новой верой и новой жаждой борьбы. Политзаключенные решили отправить Николаю Островскому коллективное письмо.
В одной из общих камер написали первоначальный текст, письма на папиросной бумаге, бисерным шрифтом; спрятанное в соломинке из матраца, оно пропутешествовало из камеры в камеру. Его обсуждали и дополняли новыми строчками, новыми, глубоко прочувствованными словами. Наконец, оно пришло в камеру, где находились Артур Лидум и Инга Регут.
По поручению товарищей Артур приписал к письму несколько строк, и неделю спустя один из товарищей по камере, отбывший срок заключения, вынес письмо из тюрьмы. Но пока оно совершало сложный путь, несгибаемый борец окончил свой жизненный подвиг, так и не прочитав братского привета и слов товарищеской благодарности от заключенных латвийских революционеров.
«Ваша книга, дорогой товарищ, заставила нас забыть, что мы находимся в тюрьме, — она разрушила стены, наполнила нас чудесной силой и ясностью… — говорилось в письме. — И в то же время нам захотелось скорее вырваться отсюда, чтоб понести эту силу и ясность тем тысячам, которые задыхаются под железной пятой фашизма. Долго с добрым чувством мы будем вспоминать часы, когда мы собирались и читали вашу книгу.
Павка Корчагин — как дорог и мил он нам! Он стал своим, родным, нашим лучшим товарищем, мы страстно желаем походить на него.
Мы не боимся трудностей борьбы за пролетарскую революцию в условиях фашизма. Нас не остановят никакие смертельные угрозы, не устрашат пытки охранки, годы каторги, невыносимые условия работы и жизни в 'тюрьме. Мы сравнительно легко переносим долгие годы вынужденного отрыва от активной борьбы только потому, что эти годы учат нас еще сильнее ненавидеть врага и вооружают идеологическим оружием нашей классовой борьбы.
Подобно великому человеку прошлого, который, переборов свою глухоту, создал чудесную Девятую симфонию, [20] Павка Корчагин своим несчастьем создал счастье другим. Слепой писатель озарил ярким светом путь борьбы и подвига. И Павка не одинок, он не избранник, а представитель молодого поколения человечества — об этом свидетельствует то, что в Советском Союзе рабочий становится Человеком с большой буквы…»
Так думали и чувствовали Артур Лидум и его товарищи. Так же думал и чувствовал в одной из камер той же тюрьмы Ян Лидум и многие другие, которых пытались сломить те, кому пока еще принадлежала власть в Латвии. Но никому не дано побороть жажду свободы и справедливости. Нет такой силы. Только глупец и одержимый могут питать такие надежды.
20
Имеется в виду Людвиг ван Бетховен (1770–1827) — гениальный немецкий композитор.
5
Во второй половине 1937 года Айвар ушел на действительную военную службу. Он должен был призываться годом раньше, но Тауринь хотел, чтобы приемный сын закрепил на практике в Ургах свои знания, приобретенные в Приедоле. Тауриню не стоило больших трудов отодвинуть срок призыва, а также обеспечить Айвару самые лучшие условия при прохождении военной службы. Чтобы приемного сына не услали в какой-нибудь отдаленный гарнизон, Тауринь навестил в Риге кое-кого из начальников военного ведомства, а влиятельное лицо из «Крестьянского союза» позвонило уездному воинскому начальнику. Этого было вполне достаточно, чтобы Айвара зачислили в один из пехотных полков, расквартированных в Риге.
В роте, куда был зачислен Айвар, он пробыл всего несколько недель. Потом его откомандировали учиться в инструкторскую роту. Через полгода он закончил обучение, и его произвели в капралы. Тауринь прислал денег, и один из лучших рижских портных сшил Айвару парадный мундир. Вскоре его послали на курсы заместителей офицеров, [21] и он их кончил с отличием. В свою основную роту Айвар вернулся почти через год в чине сержанта — заместителя офицера.
В хромовых сапогах, в хорошо сшитом диагоналевом мундире молодцеватый сержант почти не отличался от младших офицеров полка — лейтенантов и старших лейтенантов, которые охотно приняли его в свое общество. Прослужив один месяц сержантом, Айвар наконец принял третий взвод роты и командовал им до окончания срока его обязательной службы. Ему были присвоены почти все права младшего офицера, только жить он должен был в казарме вместе со своими солдатами.
21
Военные курсы для солдат, имеющих среднее образование, дававшие право командовать взводом и ротой во время войны.
Пехотный полк, в котором служил Айвар, считался одним из самых «крепких», его офицерский и инструкторский состав был укомплектован сыновьями состоятельных отцов: кулаков, домовладельцев, торговцев и зажиточных горожан. В событиях 15 мая этот полк сыграл значительную роль, и сейчас его рассматривали как надежную опору фашистского режима. Командный и инструкторский состав представлял хорошо спаянное ультранационалистическое ядро, и делалось все, чтобы ультранационалистические настроения впитала вся солдатская масса. Почти каждую неделю во всех ротах офицеры-пропагандисты из штаба армии читали лекции о внутреннем и международном положении, в которых главное внимание было сосредоточено на двух великих державах — Великобритании и Советском Союзе. Великобританию изображали как мощное в экономическом и военном отношении государство, кровно заинтересованное в так называемом Балтийском пространстве. О Советском Союзе рассказывали фантастические нелепости, стараясь внушить слушателям ложное представление о жизни советского народа, о Красной Армии, которая якобы беспомощна в современной войне. Солдатам пытались привить убеждение, что Латвия — одно из самых счастливых государств в мире, с сильным, справедливым государственным устройством и самым высоким жизненным уровнем, что латвийская армия представляет огромную силу и ей никого не следует бояться. И все больше входили в раж кулацкие сынки, все выше и выше задирали они носы, — пестрый петух националистической спеси и шовинизма кричал свое «кукареку» от пограничной реки Зилупе до Лиепаи.
Айвар заходил иногда в гарнизонный офицерский клуб, где имел честь сидеть за одним столом с лейтенантами, старшими лейтенантами и капитанами, которые относились к нему, как к своему.
— Если мы будем держаться вместе, нас никто не одолеет, — рассуждали они. — У коммунистических агитаторов нет никаких перспектив перетянуть на свою сторону массы рабочих и батраков. Латыш — прирожденный индивидуалист, и никакими коммунами его не прельстишь. Он любит патриархальные нравы: хозяин и работодатель для латышского рабочего все равно что отец, глава большой семьи, которого надо любить и уважать. Мы должны стараться, чтобы эти здоровые нравы еще крепче укоренились в сознании наших воинов.
Офицеры пили водку, закусывали миногами и рассказывали друг другу о своих победах над женщинами — словом, держались почти так же, как когда-то «молодые волки» в приедольском училище. Айвар скоро понял, что все эти лейтенанты и капитаны в сущности те же волки, только у них уже выросли крепкие клыки хищников. В тесном кругу они рассказывали анекдоты про Ульманиса и Валяй-Берзиня, [22] зубоскалили о промахах некоторых «вождей» на публичных собраниях, но в этом сказывалось лишь желание пофорсить собственной независимостью. Кадровых офицеров несколько раздражала конкуренция айзсаргов, их усиливавшееся влияние, все заметнее проявлявшееся в последнее время, но ошибся бы тот, кто стал бы искать в этих настроениях элементы оппозиции, — это было лишь всегдашним стремлением офицерской касты занимать первое место среди равных. И надо сказать, Ульманис учитывал эти настроения: Новый год он всегда встречал в рижском офицерском клубе, и первый его тост был за «нашу славную армию, на которую мы можем надеяться как в светлые дни мира, так и в ненастные дни военной бури».
22
Валяй-Берзинь — прозвище Берзиня — министра общественных дел в ульманисовской Латвии, одного из заправил фашистской клики.
Командир батальона подполковник Экис был хорошим знакомым Рейниса Тауриня и иногда приглашал Айвара на ужин. Ему приходилось занимать разговорами госпожу подполковницу и в промежутках слушать рассказы офицеров о том, как они в бане намыливали спину командиру полка и как вместе пили водку после того, как удачно порыбачили вблизи летних лагерей.
Раза два в неделю Айвар ходил в театр, оперу или кино, а остальное свободное время занимался спортом и много читал по вопросам мелиорации. Не зная, придется ли когда-нибудь применять на деле эти познания, Айвар изучал все, что имело отношение к осушению болот и культивации заболоченных земель: может быть, позже, когда он станет самостоятельно хозяйничать в Ургах, он разрешит этот давно наболевший вопрос об осушении Змеиного болота.