К пеплу, к праху, к крови
Шрифт:
Черноок был также самым тихим, но среди калек (по правде говоря, он был единственным увечным, но Юфранор ещё не созрел в своём личностном росте до разделения на классы бессмысленных людей). У Черноока не хватало половины левого бока с рёбрами и частично тазом, что делало его человеком с историей, так он ещё отмалчивался. Юфранор и до своего прозрения умирал от любопытства и всё не знал как бы его разговорить и ждал, что кто-то другой это сделает. Его боялись потревожить, уж очень у него был мученический взор и бесконечные вздохи и вздрагивания на ровном месте. Юфранор, после прозрения и после сплочения группы вокруг Каспера, постепенно набирался смелости, и в один из больших привалов с костром и обедом, после обеда и после того как помог Клементине справиться с потрясением и поправился сам, выдал:
– А что Черноок, расскажи нам уже наконец о своих подвигах! Какой дикий зверь оставил по себе такое напоминание? –
– Да что там, мой принц, пустяки! – улыбался Черноок.
– Ну давай колись! Уже не отвертеться!
Черноок, ещё поулыбался, потом резко погрустнел, опустил глаза в попытке вспомнить и собрать всe воедино, и после тяжёлого вздоха начал рассказ:
Нас было трое детей у матери: старший – Перо, я – средний и младшая сестра – Десна. Отца мы никогда не знали, а о матери я помню только то, что она целыми днями сидела на крыльце и постоянно ставила брагу из всего подряд: из свёклы, из картошки, берёзового сока, яблок, из любых объедков. А мы пропадали пропадом. Перо не любил мать и не любил нас, – он, наверное, вообще никого не любил и виделись мы с ним пусть в месяц раз. Иногда он приходил домой, брал нас с собой, чтобы что-то украсть, подставлял нас, чтобы легче было сбежать, а мы только получали палок да кулаков; нас знали – кто мы такие и какого рода и особо не жалели, заступиться-то некому. И мне вроде ничего, а Десницу набили один раз так, что сломали ей плечи вот тут (показал ключицу) и проломили лицо. Выжила. Покривили ей стан и весь вид и говорить она стала плохо: тогда жалко было, а сейчас, я думаю, лучше бы забили её тогда насмерть…
Мне тогда было четырнадцать, кажись, а ей двенадцать, – объявляется Перо и говорит: «работа есть, нужны вам деньги?» – а что я отвечу? откуда я знаю, нужны нам деньги или нет? «ну нужны, говорю». Пошли, говорит: в лесу по тракту, посередине между Вердамой и Новым Лахэ из беженцев банда разбойников сколотилась, всё делят поровну, нужны мол добровольцы. Мы знать не знали, что за беженцы, что за разбойники и пошли, а чего ещё делать? Какая нам разница. Дошли мы через три дня вечером в лагерь, там гульба; меня усадили к костру, варева какого-то принесли, смеются, угощают, а Десницу Перо увёл куда-то сразу же; я не сообразил сначала: может показать ей что-то или что… сижу, дурак дураком в кружкe между ними и в ус не дую, довольный, вдруг слышу вопль, – и понял сразу – она. Понимаю, что они, те что со мной сидят, понимают, что я понимаю и нарочно сижу, мол: «пусть увидят, что мне всё равно; буду сидеть, пока не перестанут коситься». Ага, как же: на следующий же её крик вскочил и в темень, не выдержал. Нож достал самодельный, хотя какой там нож, – кусок обломка вот такой (показал ладонь). Обхожу лагерь кругом по границе тени, криков не слышу, на свет выйти боюсь, молю богов, чтоб крикнула, – чтоб во весь голос, чтоб я забрало уронил, а то куража-то нету совсем, страшно. Дрожу, значит, весь, плачу: «крикни!» – прошу – «не могу же я так просто ворваться!» Говорю я это, а внутри понимаю, что никуда я на самом деле не ворвусь уже, всё! Сел под дерево и напасть на них не могу и уйти не могу. Не выдержал, начал листья копать и землю до корней, потом лёг лицом и закапываюсь, закидываю себя землёй, листьями; кончился, всё значит, – самоубиться нормально ножом даже духу не хватает, полоснуть по шее. Копаю им землю. Закапываюсь да не закопаюсь, не суждено, нет. Через время нашли меня, поднимают за шкирку, а я уже сдался. Меня сперва потрепали, но видят: я, – что свиная утроба на вилах, обмяк, весь в грязи, нечего с меня поиметь, никакого удовольствия. Им вскоре наскучило, бросили меня тогда в эттинский капкан – перекусило меня вот пополам, а я и не пикнул даже, всё. Как почему выжил, не знаю и не помню, и не знаю больше ничего, и вроде как нет меня больше.
Вечерняя дорога от привала до следующей сторожки была невыносима для Юфранора: он чувствовал сначала щемящую жалость, потом себя дураком, потом себя среди них лишним. «Что-то не так здесь», – думал он – «эти люди все не живы не мёртвы: их жизнь закончена, от них смердит старостью и ненужностью и смертью. Почему здесь я? Ради неё? Глупо…»
VI
В этой последней на пути к цели сторожке располагались в угрюмой тишине. Путники уже привыкли идти, но шли они уже неделю подряд, а когда случилась смерть маленького Каспера и рассказ о смерти от Черноока, то бодрость и присутствие духа испугались и не последовали дальше за путниками, тем более, так глубоко в лес. Юфранор, больше уставший от своего бесконечного гаерства, нежели от бесконечного похода, всё ещё
– Идём, – она повелела.
Он кивнул согласием – словно его спрашивали.
Они вышли за дверь, она схватила его за руку и повела в темноту леса на звук журчащей воды. Они сколько-то прошли и остановились на краю обрыва у ниспадающего к воде дерева. Пороги бурлили и отражали какой-то свет, может, луны, какая разница. Она глянула вниз и внезапно сделала шаг в темноту.
– Ха-ха-ха! Надо же, какой сильный!
Юфранор поймал её и держал вытянутой рукой за кисть её руки.
– Отпусти, здесь внизу песок. И прыгай следом!
– Я не вижу песок, тьма кромешная, – он произнёс с нарочито отрешённым видом.
– Давай, отпускай, там дальше по течению есть красивое освещённое место, я хочу тебе показать.
Он всё ещё держа её на весу опустился на колени и аккуратно…
– Ха-ха-ха! – опять не сдержалась она, вспомнив приятно зудящее чувство беззащитности, перед тем, от кого не исходит опасность.
Он отпустил – она неслышно скрылась в темноте ложбины.
– Давай прыгай, тут невысоко, дольше боишься.
– Отойди тогда, я не вижу куда!
Она немного отошла, вроде бы, и Юфранор прыгнул и крякнул от неожиданности по приземлении, – было довольно высоко! но мягко! она снова захохотала.
– Откуда здесь песок? берег каменный, – обиделся на её смех Юфранор.
– Не знаю, с обрыва намыло, – она поняла, что он обиделся. – Идём, там дальше красивое место!
Она помогла ему подняться, затем они прошли немного вверх по течению до другого упавшего дерева, но намного больше первого. Она опять держала его за руку и когда они подошли вплотную к дереву, – развернулась и прижалась спиной к стволу. Обещанное светлое место обрамляло лишь её лицо, глаза, светлые волосы – и он снова не смог ничего поделать и стоял как вкопанный. Он не стал её целовать. Из-за этого она слегка смешалась и попыталась поцеловать его сама, но он уклонился и обнял её, но каким-то странным объятием, совсем не любовным.
– Что-то не так?
– Нет, всё прекрасно, – он прижался лицом к её засаленным прядкам – они пахли счастьем, – я знаю, что ты Суккуб.
Она было рванулась, осознав, что оказалась не в объятиях, а в силках, но он просто держал её. Он не попытался ни ударить, ни задушить, – она уже бывала в таких ситуациях и в этот раз скорей ощущала интригу, нежели страх. Она вернулась в объятия.
– Что собираешься делать?
Они перешли на шёпот.
– Ничего.
– Хочешь меня?
– Нет, Ноуша, я люблю тебя.
– О, это приятно слышать, – прошептала она растяжно, так как поняла, что опять забирает контроль.
– Нет, скажи по-другому! – он отрезал.
Она секунду посомневалась.
– Я тоже тебя люблю, Юфранор.
– Это правда?
– Да, но… раз ты догадался кто я, ты должен понимать, – это не такое уж ценное признание с моей стороны.
– Нет, обещай мне вашей клятвой, я знаю у вас есть клятва! – с этими словами он сжал её крепче так, что ощутил мягкость её тела, – прими свой обет! Мне нужна гарантия твоей верности, иначе я задушу тебя прямо здесь! – Последние слова он процедил сквозь зубы и сжал её ещё сильнее. У неё хрустнули суставы и спёрлось дыхание.