К востоку от Эдема

Стейнбек Джон Эрнст

Постепенно Арон перестал плакать, на душе у него было покойно и хорошо.

— Сыночек мой маленький, — говорила Абра, — сейчас мама причешет тебе волосики.

Арон поднялся с ее колен и, сердясь на себя, сказал:

— Я почти никогда не плачу, только если разозлюсь. Не знаю, чего это на меня нашло.

— Ты свою маму помнишь? — спросила Абра.

— Нет, не помню. Она умерла, когда я был еще совсем маленьким.

— А какая она была?

— Не знаю.

— Даже ее карточки не видел?

— Да

нет же, говорю тебе! Нет у нас ее карточки. Я раз спросил Ли, он сказал, что ее карточки не сохранились… Нет, кажется, это Кейл спросил, а не я.

— Когда она умерла?

— Как только мы с Кейлом родились.

— Как ее звали?

— Ли говорит: Кэти. Слушай, зачем тебе это нужно?

Абра спокойно продолжала:

— Она блондинка была или брюнетка?

— Что-что?

— Ну, волосы у нее светлые были или темные?

— Откуда я знаю.

— Отец не рассказывал?

— А мы и не спрашивали.

Абра замолкла, и немного погодя Арон спросил:

— Ты что, язык проглотила?

Абра сделала вид, будто любуется закатом.

— Ты не рассердилась… — спросил обеспокоенный Арон и добавил неуверенно: — жена?

— Нет, не рассердилась. Я думаю.

— О чем?

— Об одной вещи. — Застывшее личико Абры ничем не выдавало, что ее обуревают глубокие сомнения. — А как это, когда у тебя нет мамы?

— Не знаю. Никак. Ничего особенного.

— Тебе что, все равно?

— Нет, не все равно. Слушай, говори прямо. Мне головоломок в «Бюллетене» хватает.

Но Абра сосредоточенно и невозмутимо гнула свое:

— А тебе хочется, чтобы у тебя была мама?

— Спрашиваешь! Конечно, хочется. А кому не хочется? Погоди, ты меня не разыгрываешь? Кейл часто меня разыгрывает, назло, а потом смеется.

В глазах у Абры плыли багровые круги оттого, что она смотрела на солнце, и сейчас она не могла сразу разглядеть выражение лица Арона.

— Ты сказал, что умеешь хранить секреты.

— Конечно, умею.

— А у тебя есть самый важный секрет, ну, такой, когда говорят: «Пусть глаза мои лопнут»?

— Еще бы!

— Скажи мне свой секрет, Арон, — тихо попросила Абра, с особой нежностью произнеся его имя. — Скажи мне самый-самый большущий секрет.

Арон озадаченно отодвинулся от нее.

— Зачем? И вообще по какому праву ты меня расспрашиваешь? Я его никому не скажу.

— Ну, крошка, скажи своей маме, — промурлыкала Абра.

В глазах у Арона опять появились слезы, на этот раз слезы обиды.

— Наверное, я расхотел на тебе жениться. Мне пора домой.

Абра взяла его за запястье и не отпускала. Игривые нотки в ее голосе пропали.

— Я хотела проверить тебя. Теперь я вижу, ты умеешь хранить секреты.

— Зачем ты это сделала? Зачем ты меня злишь? Мне неприятно.

— Знаешь, я сама открою тебе один секрет.

— Да? Так кто же не умеет хранить секреты? — съязвил он.

— Я долго не решалась, — сказала она. — А теперь подумала, что этот секрет пойдет тебе на пользу. Может, он обрадует тебя.

— И кто же тебе велел молчать?

— Никто. Я сама себе велела.

— Тогда другое дело. Ну, и что же это за секрет?

Золотисто-багряный солнечный диск коснулся крыши дома Толлотов на Белой дороге, и на нем большим черным пальцем отпечаталась печная труба.

— Помнишь, как мы заезжали к вам? — тихо спросила Абра.

— Еще бы!

— Ну вот, когда мы поехали дальше, я в коляске уснула, а потом проснулась. Мама с папой разговаривали и не знали, что я не сплю. Они говорили, что твоя мама не умерла, а уехала. Будто с ней случилось что-то нехорошее, и она уехала.

— Мама умерла, — хрипло проговорил Арон.

— Разве плохо, если бы она оказалась живой?

— Отец сказал, что она умерла. Он никогда не врет.

— Он, может, просто не знает.

— Он бы знал, — сказал Арон, но в голосе у него не было уверенности.

— А вот было бы здорово, если б мы ее нашли! — воскликнула Абра. — Вдруг она память потеряла или что-нибудь в этом роде. Я читала, что так бывает. И вот мы бы нашли ее, и она сразу бы все вспомнила. — Как приливная волна, Абру подхватила и понесла романтика приключений.

— Я спрошу у отца.

— Арон, — сказала Абра твердо, — это же секрет.

— Кто сказал, что это секрет?

— Я сказала! Ну-ка, повторяй за мной… «Пусть глаза мои лопнут, руки-ноги отсохнут, если проговорюсь».

Арон заколебался, но потом повторил:

— «Пусть глаза мои лопнут, руки-ноги отсохнут, если проговорюсь».

— Теперь плюнь в ладонь — вот так, как я… Правильно! Теперь я беру твою руку и перемешиваю твою слюну с моей, понял?.. Ну вот, а сейчас вытри ладонь об волосы. — Оба проделали магический обряд, и Абра произнесла торжественно: — Теперь посмотрим, как ты скажешь. Я знаю одну девочку, которая дала эту клятву, а потом проговорилась. Знаешь, что с ней случилось? В амбаре сгорела!

Солнце скрылось за домом Толлота, золотисто-багряный свет погас. Над Бычьей горой тускло замерцала вечерняя звезда.

— Ой, да они шкуру с меня спустят! — всполошилась Абра. — Побежали скорей. Отец наверняка уже собаку пустил, чтобы искала меня. Ну, зададут мне теперь порку!

Арон в недоумении уставился на нее.

— Какую порку? Разве тебя порют?

— А ты думал, нет?

Арон возбужденно сказал:

— Пусть только попробуют! Если они вздумают тебя выпороть, ты им скажи, что я убью их! — Его голубые глаза сузились и засверкали. — Я никому не позволю пороть мою жену.