К звёздам! (сборник)
Шрифт:
— Мы уходим, — сказал Фрайер, не утруждаясь представлением этого человека.
Снаружи им пришлось идти по глубокому снегу, уже поднявшемуся над бордюрами тротуаров, и шаги тонули в его мягкости.
— Мой приятель знает здесь многих, — сказал Фрайер, кивая в сторону их нового спутника. — Все знает. Знает все, что происходит здесь, в Излингтоне.
— Бывал тут не раз, — сказал человек, и слова его прозвучали шепеляво и неверно. Похоже было, что в его рту зубов осталось весьма немного. — Хватил
Они свернули в ворота в ряду приземистых муниципальных бараков, пересекли пустое пространство между ними. Оно местами было мощеным, местами засеяно травой. Установленные высоко на здании прожектора освещали участок, похожий на тюремный двор, ярко высвечивая детей, и они закричали и стали лупить одного малыша, которому удалось наконец-то оторваться от своих преследователей и убежать с громкими криками, оставив за собой на снегу след из ярких капель. Никто из спутников Яна, похоже, не заинтересовался этой сценой, поэтому и Ян выбросил ее из головы.
— Лифт не работает. Обычное дело, — сказал Фрайер, когда они поднимались вслед за своим гидом по ступенькам. Пять грязных пролетов. Стены всюду испещрены рисунками. Но все же достаточно тепло, словно электроэнергия здесь не ограничена.
Дверь, к которой они подошли, была заперта, но у человека был ключ. Они вошли за ним в единственную теплую, ярко освещенную комнату, в которой пахло смертью.
— Ну как, не слишком привлекательно она выглядит? — сказал человек, указывая на женщину в постели.
Она была бледна, как пергамент, и кожа казалась светлее, чем грязные простыни на кровати. Одна похожая на клешню рука держала под подбородком скомканный край простыни, и бессознательное ее дыхание было медленным и хриплым.
— Можете говорить, если хотите, — сказал Фрайер. — Здесь все друзья.
— Она больна? — спросил Ян.
— Смертельно больна, ваша честь, — сказал беззубый. — Доктор осмотрел ее еще осенью, дал немного лекарств, вот и все.
— Ее надо в больницу.
— Больница только для умирающих в нужде.
— Тогда доктора.
— Не может к нему отправиться. А он не придет, если нет денег.
— Но должна же быть фонды для помощи нашим людям.
— Есть, — сказал Фрайер, — и их вполне достаточно, если на то пошло. Но мы не решаемся. Если Службе Безопасности напомнить о ней, там пожелают узнать, откуда она, нищенка, добывала те крохи, на которые существовала, кто ее друзья и тому подобное. Вреда будет больше, чем пользы.
— Выходит, ей остается только умереть?
— Все мы умрем рано и поздно. Раньше, если в нужде. Пойдемте отсюда.
Они не попрощались с беззубым, который подвинул кресло и уселся рядом с кроватью. Ян оглядел коробку комнаты, ветхую мебель, санитарную арматуру на стене, еле прикрытую ободранной ширмой. Тюремный подвал выглядел бы лучше.
— Скоро он вернется к нам, — сказал Фрайер. — Хочет немного побыть с матерью!
— Эта женщина — его мать?
— Ну да. С кем не бывает…
Они спустились в подвал, в общественную столовую. Похоже, частная кухня была для бедняков роскошью. Люди всех возрастов сидели за грубыми столами и ели или толпились в очереди к окутанному паром прилавку.
— Брось в автомат, когда будешь брать поднос, — сказал Фрайер, вручая Яну красный пластиковый жетон.
Автомат не отпустил поднос, пока не провалился жетон. Ян засеменил вслед за Фрайером, приняв на себя удар полного до краев котла, который тащил потный поваренок. Дальше громоздилась огромная куча ломтей черного хлеба, и он взял один кусок. Это был обед. Они сели за столик, на котором не было приспособлений с приправами.
— Как я должен есть это? — спросил Ян, с сомнением глядя в миску.
— Ложкой, которую нужно всегда носить с собой — но я захватил две, зная, что тебе это в новинку.
Это была чечевичная похлебка, с плавающими с ней кусочками овощей. На вкус неплохая, совершенно лишенная запахов. Еще там были какие-то куски, внешне напоминавшие мясо — но на вкус не имевшие с ним ничего общего.
— Если хочешь, можешь взять соли из моего кармана, — предложил Фрайер.
— Нет, спасибо. Не думаю, что от этого будет какая-нибудь польза, — он стал есть хлеб, хотя и черствый, но с отчетливым ореховым привкусом. — Мяса в этой пище нет?
— Нет. Бедные вообще его не едят. Вместо него здесь соевый эрзац, по их словам, протеина в нем столько, сколько нужно. Если хочешь сполоснуть рот, вода наверху, в фонтане.
— После. И все продукты такие, как эти?
— Более или менее. Если у людей водятся деньжата, они делают покупки в магазинах. Если денег нет, то приходится ходить сюда. Жить на этом можно.
— Я догадываюсь, что можно. Но не могу на это смотреть, как на ежедневную пищу, — он промолчал, когда вошел человек, приблизился, неуклюже ступая, и сел за их столик.
— Нелады, Фрайер, — сказал он, глядя при этом на Яна.
Они встали и пошли в угол поговорить. Ян съел еще ложку, затем отодвинул миску. Всю жизнь есть такое! Девять из десяти рабочих живут в нужде. Не говоря уж об их женах и детях. И это окружало его всю жизнь — и он даже не подозревал об этом. Он прожил всю жизнь на айсберге, не зная о том, что девять десятых айсберга находится под водой.
— Мы возвращаемся к машине, кореш, — сказал Фрайер. — Что-то случилось.
— Из-за меня?