Каан-Кэрэдэ
Шрифт:
— Я выписал поплавки для своих юнкерсов, — сказал в свое оправдание «Авиахим».
Бронев вспоминал полеты в Средней Азии. Он служил там, вместе с Нестягиным, на аэролиниях Добролета. Перебивая друг друга, авиаторы рассказывали о путях над Афганистаном, о холоде снежных хребтов и о шестидесятиградусном зное в долинах. Воздух кипел, взлетая и падая, незримые «воздушные ямы» наполняли атмосферу…
Громадные смолистые пни нагорали углями, от огня становилось сухо и знойно, Бочаров предложил реванш в шахматы. Партия была испанская.
Узлов
Ночь — костер — громадные крылья — аэроплан или — может быть — археоптерикс.
Узлову снились синие сопки, Туркестан и воздух.
Вдруг лопнула свеча, ровный гул мотора перешел в ружейную пальбу. Узлов проснулся, сел: в розовом рассвете через поляну бежали босые, простоволосые старухи, били в сковороды.
— Ведьмы! — сказал Нестягин.
— Это хорошо, — решил Бронев: — поблизости есть сумашедший дом, значит город не далеко.
— Ну, местечки, местечки!.. — закрякал Бочаров, ежась: — дуют нагишом в такой холод!
— А ничего, небушко летнее, — прищурился Бронев. — Ну, давайте выбираться из этой мышеловки: кто кого.
Мотор разодрал тишину, как занавеску. Нестягин спрыгнул, законфузился, сказал, что надо переменить пружину клапана. Бронев выключил. Тогда с опушки полетел крик: «Стяпан! Стяпан! Стяпан!».
Неспешно подошли два охотника, в полушубках, в шапках, в броднях, сказали, скидывая берданы: «Здравствуйте-ка» и «откель». В их лицах не было ни удивления, ни тревоги, они казались одинаковыми, как европейцам кажутся одинаковыми негры, только у одного борода была темная, а у другого, у Степана, с проседью. За темным на веревке, как собачонка, вышагивал медвежонок.
— Продай! — сказал Бронев.
— Купи.
— Два червонца!
Охотник чуть не перекрестился: вот послал Господь дурака, — медведя не видал.
— Это подарок Ермошке, — объявил Бронев.
— Ты что, опупел! — напустился Авиахим. — Куда мы его денем?
— Вам что же, тесно вдвоем? — помрачнел пилот.
— Дак с ним же медвежья болезнь, он…
— Ну, тогда сам садись за рули!
— Он у миня смирнай, Миша, — сказал охотник, испугавшись, что сделка разладится.
Бронев отдал деньги, потащил медвежонка к юнкерсу. Темный ушел помогать.
— Ну местечки, местечки! — вздохнул Бочаров. Он спросил Степана насчет «ведьм».
— А етта деревенька наша тута, — объяснил охотник.
— Ну?
— Обягали, видать, деревеньку стары: лихоманка шибко у нас народ трелит. Разны способы перебрали. Вадицу святу, огонь деревяннай. Таперь, должно, обягали. Ну, как ничо не помагат, в неволю черту свечку поставишь… И-их, ужась старуху взяла, верна!
Охотник засмеялся.
— Болота у вас. Малярия.
— Болоты, правильна…
Железный доктор ссыпался сверху, замахал черными руками.
— Семен Семеныч! Действительно! Анофелесов здесь полно!.. Смотрите!
Комар сидел, как самолет с подломанным шасси, носом вниз. Охотники переглянулись, сквозь хвою бород усмешка:
— На эропланте летат, а комара боится.
Им было трудно представить, что комар страшнее аэроплана.
Бочаров завел проповедь о пользе хинина.
— Знам! — отмахнулся охотник. — Да где не укупишь хину? Купить ничо ни укупишься. Был у нас сельсовет, свой паря, при Толчаке порот, доставал. Как он таперь в атпуску, в тюрьме то-ись, за холодное отношение к возложенным на нево обстоятельствам (до подозримых в налоге не встрявал, што ль)… дык на ево место, сточь-вточь, силом не заташшишь. Бягут. Как выберим, так сбяжит челавек. Охотничать…
Нестягин развертывал пропеллер.
— Ну, подожжом, посмотрим, как медведь летат.
— Ha-ко, берите, — сказал Бочаров, сунул в шершавую ладонь бумажный мешочек с порошками хинина.
— Вот-та лафа нам: мядведя, схитрились, сходно продали, а ишшо придача. Да ты возьми хучь серяка за хину!
Бочаров взял гуся, пожал Степанову ладонь.
— Залетайте колда, — махнул шапкой охотник. — Чичас у нас начальник милицейский, из партизан наших. Самогон расследует. В Сиворжове он начальник. Дык скажем, вот попрет, чать…
Мотор не запускался. Моторы внутреннего сгорания подобны знаменитым писателям, которые в свою очередь напоминают моторы внутреннего сгорания. При всей видимой исправности, внутри у них иногда чего-то не хватает и они не действуют.
— Контакт!
— Есть кантакт!
Ж-ж-ж ж!
— Выключил!..
— Контакт!..
Медведь, привязанный к правому переднему сиденью, ревел, как свинья. Нестягин замаялся. Вертел Бочаров, вертел Узлов, вертели охотники. Бронев, восседая на Олимпе юнкерса, равнодушно зачеркивал труды смертных:
— Вы-клю-чил!
— Ну, неколды нам, — сказал один из охотников, вытираясь. — Силки нужно доглядеть.
Они постояли еще минуту.
— Контакт.
— Есть кантакт…
— Эх, он все кантарит, да кантарит!
Спины охотников, черные полушубки и ушанки, слились с чернотой дебрей. Снова замолчала нежить. Стало скучно. На миг показалось — не одолеть.
Мотор внезапно бухнул, взял, как ни в чем не бывало. Бронев следил за вехой, поставленной на той черте, где аэроплан должен был оторваться от земли. Бронев потянул рычаг. Аэроплан подпрыгнул и тяжело провалился: скорость была мала. Бронев убрал газ. Разгоряченный спущенными удилами, юнкерс едва остановился у стены елей.