Кабинет фей
Шрифт:
— Ах, матушка! — И принцесса опустилась на колени перед королевой. — Я столь упорно скрывала вовсе не потому, что так мало вам доверяю, — нет, а только лишь из опасения, что вам будет больно видеть принцессу в таком плачевном положении. Мой отец был королем Мирных Островов, но захватчик сверг его, заточив в башню вместе с моей матерью-королевой. Три года спустя они нашли способ спастись, воспользовавшись помощью стражника: но когда меня спускали в корзине под покровом ночи, веревка оборвалась, и я упала в озеро. Не знаю, как я не утонула, но наутро рыбаки, расставившие сети для ловли карпов, нашли меня запутавшейся в них. По размеру и тяжести они вообразили, что им попался самый огромный карп в озере. Однако, увидев меня и поняв, что их ожидания обмануты, рыбаки хотели было бросить
Смена тирана сделала мою судьбу еще горше. Горбун увез меня как свой триумфальный трофей и решил жениться на мне вопреки моей воле. Доведенная до отчаяния, я решилась бежать одна, переодевшись пастушкой и ведя в поводу корову. Принц Горбун стал повсюду искать меня и нашел случайно. Он, несомненно, узнал бы меня, если бы великодушная фея Амазонка не дала мне букетик левкоев для защиты от врагов. Таким же милосердным ее деянием было направить меня к вам, моя добрая матушка, — продолжала принцесса, — и если я до сего момента не рассказывала вам всей правды о себе, то не от недоверия, а только лишь из боязни причинить вам боль. Я вовсе не жалуюсь, — спохватилась Карпийон, — ибо лишь с тех пор, как я у вас, отдыхает душа моя. Признаюсь, что сельскую жизнь, столь приятную и бесхитростную, я с радостью предпочла бы придворной.
Говоря так пылко, она и не замечала, как по щекам королевы текут слезы, да и в глазах у короля блестит предательская влага. Едва Карпийон замолчала, как они оба кинулись к ней и долго обнимали молча; принцесса же, растроганная так же, как и они, тоже заплакала. Как нам описать чувства трех благородных горемык, в чьем счастье было столько боли. Наконец королева, с трудом овладев собою, сказала Карпийон:
— Возможно ли, дитя души моей, что после столь долгой скорби о твоей ужасной кончине боги вернули тебя матери, даруя ей утешение в невзгодах? Да, милое дитя, перед тобой та, которая выносила тебя и вскормила; вот и король, твой отец, — ибо это мы произвели тебя на свет. О, солнце очей моих! О, принцесса, отнятая у нас гневом небес, — с какой великой радостью отметим мы твое счастливое возвращение!
— А я, милая матушка и моя бесценная королева, — воскликнула принцесса, бросившись к ее ногам, — я-то какими словами, какими делами могу выразить вам обоим всю любовь и почтение, какие сейчас чувствует мое сердце? Как случилось, что, уже не смея надеяться увидеть вас снова, я именно тут и нашла приют от всех тягот?
Тут они вновь бросились друг другу в объятия и обнимались несколько часов кряду. Потом король и королева отпустили Карпийон, запретив ей говорить о случившемся, — они боялись любопытства местных пастухов: те хоть и были простаками, но подчас любили совать нос в чужие тайны.
Принцесса хранила секрет от тех, к кому была равнодушна, — но как не посвятить в него юного пастуха, как таиться от того, кого любишь? Она давно корила себя за то, что скрывает от него свое происхождение.
«В каком неоплатном долгу предо мною был бы он, если б знал, что, рожденная принцессой, я опустилась столь же низко? Увы! Скипетр и пастуший посох равны пред любовью; в силах ли столь превозносимое людьми мнимое величие, заполнив нашу душу, принести нам совершенное счастье? Нет, лишь добродетели это под силу. Она, вознеся нас выше трона, учит пренебречь им. Пастух, который любит меня, мудр, умен, мил; какой принц может сравниться с ним?»
Среди этих размышлений она вдруг увидела пастуха у своих ног: он следовал за нею к берегу речки и теперь протягивал ей букет цветов, восхитительных в своем разнообразии.
— Где
— Пастух, — ответила она, — меня задержали удивительные события. Я буду упрекать себя, если не расскажу вам о них, однако же помните, что сей знак моего доверия требуется держать в строжайшем секрете. Я принцесса, мой отец был королем, и сейчас я вновь обрела его в лице Верхов-ника.
Принца так смутили и взволновали эти известия, что он слушал, не перебивая и затаив дыхание, хотя Карпийон и рассказывала обо всем с исключительной доброжелательностью. Сколь многого боялся он сейчас: что мудрый пастух, воспитавший его, теперь не отдаст за него свою дочь, ибо он уж не пастух, а король, или что она сама, почтя слишком великой разницу между ним и красавицей принцессой, лишит его даже и едва появившихся знаков поощрения.
— Ах, госпожа, — печально молвил он, — я пропащий человек, и лучше мне умереть. Вы дочь короля и отыскали своих родителей, а я всего лишь несчастный, у которого нет ни родины, ни дома. Орлица была мне матерью, а ее гнездо — колыбелью. Если я ранее и удостоился нескольких ваших благосклонных взглядов, то теперь вас заставят отказаться от меня.
Принцесса помолчала мгновение, а затем, ничего не ответив, вынула заколку, поддерживавшую прядь ее прекрасных волос, и вырезала ею на коре дерева:
Вы любите ли ту, которую пленили?Следом и принц вывел такие слова:
Любовным пламенем душа обожжена!Ниже принцесса добавила:
Так радуйтесь же: та, кого вы полюбили, В вас тоже влюблена.В порыве счастья принц бросился к ее ногам и, сжимая ее руку, сказал:
— Уняв боль моего сердца, прекрасная принцесса, вы новыми свидетельствами своего расположения сохраняете мне жизнь. Только не забывайте слов, которыми сейчас выразили вашу благосклонность.
— Никогда мне их не забыть, — ласково улыбнулась она, — верьте моему сердцу, что бьется скорее для вас, чем для меня самой.
Они, несомненно, проговорили бы еще долго, будь у них побольше времени, но пора было вести назад стада, и влюбленные заторопились домой.
Между тем король с королевой вдвоем совещались, как теперь быть с Карпийон и юным пастухом. Пламя разгоравшегося в сердцах молодых людей чувства, дарованная им небом совершенная красота, ум, изящество их манер — все заставляло желать, чтобы сей союз продлился вечно, и они одобряли его, пока не узнали о том, кто она. Однако теперь, обретя в Карпийон дочь, они видели в ней совсем иное; пастух же для них по-прежнему был несчастным горемыкой, которого бросили на растерзание диким зверям, не иначе чтоб избавиться от лишнего рта. Наконец, они решили сказать Карпийон, чтобы она не подкрепляла более надежд, которыми пастух льстил себя, и даже твердо заявила ему, что не желает оставаться в этих краях.
Едва рассвело, королева позвала к себе принцессу. Она говорила с ней очень ласково, но разве есть слова, способные унять столь сильную тревогу? Напрасно Карпийон сдерживалась: лицо ее то пылало жаром, то мертвенно бледнело, а потухший взор явно говорил о печали. Ах, как корила она себя за сделанное признание! И все-таки она покорно заверила мать в полном своем послушании. Выйдя же, принцесса едва дошла до своей кровати и бросилась на нее, заливаясь слезами, сетуя и раскаиваясь.
Наконец она поднялась, ибо настал час вести овец на выпас. Однако она направилась не к реке, а углубилась в лес, прилегла на мох и, положив руки под голову, погрузилась в мечты. Принц, всегда беспокоившийся, если Карпийон не было рядом, отправился искать ее и внезапно появился перед нею. При виде его она громко вскрикнула, словно захваченная врасплох, поспешно встала и отпрянула, стараясь не встречаться с ним взглядом. Это было так неожиданно, что повергло его в растерянность; устремившись за нею, он спросил: