Кабинет фей
Шрифт:
Тут Карпийон совсем растерялась — лгать она не привыкла, и неведомо ей было, что она разговаривает с феей, ибо феи в те времена не были явлением столь обычным, каким стали теперь [235] . Принцесса опустила глаза, а щеки ее заалели от стыда. Наконец она сказала:
— Если я ухожу на пастбище, то вернуться могу лишь вечером. Прошу вас, госпожа, не заставляйте меня сердить матушку. Она может меня отругать за то, что я ее ослушалась.
— Ах, принцесса! — улыбнулась фея. — Вы не умеете ни соврать толком, ни сыграть роль, которую для себя выбрали. Но я помогу вам. Возьмите этот букетик левкоев и знайте, что, пока он у вас в руках, Горбун вас не узнает. Не забудьте, дойдя до большого леса, справиться у тамошних пастухов, где живет Верховник. Идите к нему и скажите, что явились от феи Амазонки, которая просит его с женой
235
…и неведомо ей было, что она разговаривает с феей, ибо феи в те времена не были явлением столь обычным, каким стали теперь. — Очевидная ирония и само-ирония: «теперь», т. е. во времена создания сказки, феи становятся обычным явлением, поскольку сказки о них входят в моду, и не в последнюю очередь стараниями самой сочинительницы.
— Ах, госпожа! — воскликнула принцесса. — Зная меня, любя и видя, как я нуждаюсь в помощи, вы меня оставляете?
— Букетик левкоев вам поможет, — ответила фея, — мое же время драгоценно, а вам предстоит вершить свою судьбу самой.
С этими словами она исчезла на глазах у смертельно перепуганной Карпийон; та же, едва придя в себя, снова пустилась в дорогу, не имея ни малейшего представления, где находится большой лес, однако уверяя саму себя: «Сия ученая фея, что так странно появилась и так же странно исчезла и узнала меня в крестьянской одежде, хотя прежде ни разу не видела, приведет меня куда надобно». Шла ли принцесса или останавливалась передохнуть, — никогда она не выпускала из рук заветный букетик. Меж тем прошла она совсем чуть-чуть — смелости ее духа мешала изнеженность: она то и дело спотыкалась о придорожные камни и падала, ноги ее стерлись в кровь, и ей пришлось прилечь под сенью деревьев. Все кругом ее пугало, а особенно тревожили мысли об оставленной ею гувернантке.
Не без причины она думала о несчастной женщине, ибо мало найдется примеров такого усердия и верности. Та же, надев на куклу фонтанж [236] , чепец принцессы и красивое белье и иногда потихоньку заходя в ее покои, призывала не тревожить госпожу, а если кто-то шумно возражал ей, изображала возмущение. Королю поспешили доложить, что принцесса недомогает. Его это ничуть не удивило — ведь он знал, какого труда и огорчений стоило ей решение выйти за принца. Зато Горбуна эта неприятная новость огорчила безмерно. Он хотел увидеть принцессу, и помешать ему гувернантке удавалось с большим трудом.
236
Фонтанж. — См. примеч. 14 к «Принцессе Веснянке».
— Пусть ее хотя бы осмотрит мой лекарь, — сказал он наконец.
— Ах, Ваше Высочество, — воскликнула гувернантка, — вот это ее уж точно доконает. Она ненавидит лекарей и снадобья. Но не тревожьтесь, ей всего лишь нужно отдохнуть несколько дней, у нее мигрень, а для такой болезни сон — лучшее из лекарств.
Так ей удалось уговорить принца не беспокоить возлюбленную, вместо которой в кровати лежала кукла. Но вот однажды вечером, не сомневаясь, что нетерпеливый принц вновь попытается войти в покои принцессы, и приготовившись бежать, она вдруг услышала, как он, не дождавшись, пока ему откроют, в ярости вышиб дверь.
Причиной буйства явилось то, что служанки принцессы заметили подмену и, боясь, что их накажут, поспешили доложить об этом Горбуну. В неописуемом гневе бросился он к королю, подумав, что правитель причастен к обману. Однако изумленное лицо отца убедило Горбуна, что тот ничего не знал. Едва же пред ним предстала несчастная гувернантка, как принц набросился на нее, схватив за волосы и рыча:
— Верни мне Карпийон, или я вырву у тебя сердце!
В ответ она лишь разрыдалась, упав на колени и умоляя выслушать ее, но напрасно. Он сам отволок ее в темницу, где неминуемо заколол бы кинжалом, не вмешайся в это король, чья доброта была равна злобе его сына: он и уговорил его сохранить ей жизнь, оставив в ужасной тюрьме.
Принц, влюбленный и взбешенный, приказал искать принцессу на суше и на море; он и сам, словно обезумев, рыскал повсюду. И вот однажды, когда Карпийон с коровой укрылась под высокой скалой от разразившейся непогоды, вздрагивая от ударов грома, вспышек молнии и града, случилось так, что принц Горбун и его люди, промокшие до нитки, решили переждать грозу под той же скалой. Увы!
— Не оставляйте меня, прекрасная Амазонка.
Горбун взглянул на нее и сказал:
— Чего тебе бояться, дряхлая старуха. Убьет тебя молнией — ну и ладно, ты ведь и так уже на краю могилы?
Услышав, что ее назвали старухой, принцесса была столь же обрадована, сколь и удивлена.
«Сомневаться не приходится, — подумала она, — мой букетик совершил чудо».
И, чтобы не отвечать ему, Карпийон притворилась глухой. Когда Горбун понял, что она ничего не слышит, он сказал своему наперснику, который всегда был рядом:
— Будь у меня настроение получше, я бы загнал эту старуху на вершину скалы, а потом бы столкнул: до чего ж приятно было бы посмотреть, как она сломает себе шею.
— Да за чем же дело стало, Ваше Высочество, — ответил негодяй, — если вас это хоть немного развеселит, я ее сам туда оттащу — вот вы и поглядите, как ее тело, летя вниз и натыкаясь на отроги, подскакивает, словно мяч, а кровь стекает сюда, прямо к вашим ногам.
— Времени жалко, — отмахнулся принц, — нужно найти неблагодарную, из-за которой нет мне в жизни покоя.
С этими словами он пришпорил коня и во весь опор понесся прочь. Легко представить радость принцессы, ибо, конечно, ее ужаснул разговор принца с наперсником; не забыла она и поблагодарить фею Амазонку, в могуществе которой только что убедилась. Карпийон продолжила путь и вышла к равнине, где стояли пастушьи хижины. Эти небольшие домики с садами и колодцами были отрадой для взора: даже Темпейская долина и берега реки Линьон [237] не сравнились бы с сей равниною. Пастушки большею частью были прелестны, пастухи же всячески старались им понравиться. Все деревья были испещрены тысячами надписей и любовными стихами. Поселяне, заметив принцессу, оставили стада и на почтительном расстоянии последовали за нею, покоренные ее красотой и необычайно величественным видом. Однако их удивило, что она так бедно одета, — ведь жители деревни, хоть и вели скромную сельскую жизнь, старались выглядеть изящными.
237
Темпейская долина и берега реки Линьон. — Темпейская долина находится между горами Олимп и Осса, по ней протекает Пеней, главная река Фессалии. Единственный проход из Македонии в Фессалию. Долина славилась живописной природой. Линьон — живописная река в Центральной Франции, на берегу которой живут Пастухи и Пастушки, герои и героини романа Оноре д’Юрфе «Астрея», и куда в отчаянии бросается Селадон, главный герой романа, идеальный влюбленный, притворно отвергнутый своей возлюбленной, Астреей. Линь-он — несомненный locus amoenus не только «Астреи», но и многих последующих произведений пасторальной литературы. Приводим два отрывка из начала первой книги «Астреи», где изображается Линьон и главные герои романа на его берегах:
Несколько других источников в разных местах струятся по долине, омывая ее светлыми волнами, а наикрасивейший из них — Линьон, столь же непостоянный в течении, сколь и неясный в истоке. Он змеится по равнине от высоких гор Сервьер и Шальмазель до горы Фёр, где Луара принимает его и, заставляя забыть свое имя, несет в дань океану. <…>
Случилось так, что в этот день влюбленный Пастух, поднявшись засветло, дабы предаться своим мыслям, предоставив стаду пастись на еще не смятой траве, отправился на извилистый берег Линьона ждать прихода прекрасной своей Пастушки, спешившей туда же, ибо, разбуженная жгучим подозрением, она не смогла сомкнуть глаз всю ночь. Едва солнце принялось золотить вершины гор Изур и Марсийи, как Пастух увидал вдали и мгновенно узнал стадо Астреи.
Принцесса спросила, где живет пастух по имени Верховник, и ее тотчас же проводили к нему. Она застала его сидящим на лужайке с женой и дочерьми; у их ног нежно журчала небольшая речка. В руках у пастуха был тростник — из него он умело плел корзину для плодов; жена вязала, а дочери удили рыбу.
Подойдя к ним, Карпийон почувствовала прилив необычайного почтения и нежности. Они же при виде ее заволновались так, что лица их то бледнели, то краснели.
— Я бедная пастушка, — скромно поклонилась Карпийон, — и пришла от известной вам феи Амазонки, в надежде на то, что из уважения к ней вы приютите меня.