Кабинет фей
Шрифт:
Когда они забирали ребенка и орлят, и тот и другие подняли такой крик, что услышавшая их орлица прилетела и в отчаянии накинулась на похитителей. Им бы довелось испить полную чашу ее гнева до дна, не убей ее один из пастухов, пустивший стрелу из лука. Маленький принц, невинное дитя природы, увидев, что его кормилица упала, жалобно вскрикнул и заплакал горше прежнего. Пастухи же, добившись своего, возвратились в деревню. На следующий день там должны были исполнить жестокий обряд, о коем речь пойдет далее.
Край тот издавна был пристанищем людоедов. Люди старались хоть как-нибудь оградить себя от такой напасти, но тщетно. Ужасные людоеды, разъяренные людской ненавистью, стали только свирепее и теперь поедали всех без разбору.
Но вот однажды пастухи собрались,
— Пастухи, я Синий Кентавр [232] . Если вы будете отдавать мне каждые три года по ребенку, я обещаю вам привести сюда сотню своих собратьев, и они побьют людоедов и прогонят их.
232
Синий Кентавр. — См. примеч. 9 к «Золотой Ветви».
Пастухи никак не хотели соглашаться на такую жестокую цену, однако самый почтенный из них молвил:
— Полно, други! Неужто нам сподручней терпеть, что людоеды день за днем поедают наших отцов, детей и жен? Отдав одного, мы спасем многих. Примем же предложение кентавра.
Тут уж все согласились и с жаром поклялись кентавру, что отдадут ему ребенка.
Кентавр ушел и вскоре вернулся, сдержав обещание: он привел своих собратьев, таких же чудовищных, как он сам. Однако людоеды оказались столь же смелы, сколь были жестоки. Начались сражения, побеждали в них всегда кентавры и наконец обратили людоедов в бегство. Тогда Синий Кентавр явился требовать награду за свои труды, и, хотя все согласились с его полным правом на это, однако же не нашлось ни одного семейства, готового расстаться со своим чадом. Матери прятали детей только что не под землей. Кентавр, посуровевший, прождав два дня, заявил пастухам, что требует по ребенку за каждый день, что проведет здесь. В конце концов промедление стоило пастухам шестерых мальчиков и стольких же девочек. С тех пор нелегкое это дело стали совершать по установленному порядку, и каждые три года пастухи устраивали торжественное празднество в день, когда приходилось отдавать кентавру несчастное дитя.
Случилось так, что день выплаты дани наступил сразу после того дня, когда принца забрали из орлиного гнезда. Хотя ребенок был уже выбран, нетрудно догадаться, как охотно пастухи заменили его принцем. Его сомнительное происхождение — ведь простодушные пастухи думали, что орлица была его матерью, — и дивная красота укрепили их в решении непременно преподнести кентавру именно его, ибо тот был так прихотлив, что желал есть лишь самых красивых детей. Мать ребенка, выбранного для него на сей раз, после пережитого смертельного ужаса вновь ощутила радость жизни. Ей велели подготовить маленького принца к церемонии, как собственного сына. Она старательно расчесала его длинные волосы и надела ему венок из маленьких свежих алых и белых роз, нарядила в длинное платье из тонкого белого полотна и подвязала поясом из цветов. Окончив все приготовления, ему велели идти вперед одному, а другие дети шли следом, сопровождая его; но каким же величавым благородством сиял его взгляд! Он, мальчик возраста столь нежного, прежде не видевший никого, кроме орлов, не казался ни испуганным, ни диким; можно было подумать, что пастухи собрались лишь для того, чтобы прислуживать ему.
— Ах! Какая жалость! — переговаривались они. — Малыша сейчас съедят! Как нам спасти его?
Многие плакали, но что же тут поделаешь.
Обычно кентавр появлялся на вершине скалы с палицей в одной руке и со щитом в другой и громовым голосом кричал пастухам:
— Оставьте жертву и уходите!
Едва увидев ребенка, приведенного на сей раз, он несказанно обрадовался и, расхохотавшись так оглушительно, что задрожали горы, страшным голосом проревел:
— Лучший обед в моей жизни. Что за чудо-малыш — можно
Пастухи же с пастушками, глядя на несчастного ребенка, перешептывались:
— Орлица, и та пощадила его, вот чудо так чудо, но от этого страшилища ему не спастись.
Самый старый из пастухов взял принца на руки и несколько раз поцеловал.
— Дитя мое, милое мое дитя, — говорил он, — я только успел узнать тебя и уже чувствую, что вот-вот навсегда с тобою расстанусь. Зачем должно мне присутствовать при твоей погибели? Что за ирония у судьбы, давеча защитившей тебя от цепких когтей и острого клюва страшной орлицы, а теперь отдающей в хищную пасть ужасного чудовища?
Покуда сей пастух орошал ручьем своих слез румяные щечки принца, невинный ребенок теребил ручонками его седые волосы, по-детски улыбаясь ему, и все жальче становилось его старику, и он все мешкал идти вперед.
— Эй вы, шевелитесь! — кричал голодный кентавр. — Коли придется спуститься к вам — проглочу сразу сотню.
Потеряв терпение, он встал на дыбы и взмахнул палицей, как вдруг в небе появился огромный огненный шар, окруженный голубым облаком. Покуда все стояли, не смея шелохнуться, шар в облаке медленно опустился на землю и сфера открылась; оттуда выехала алмазная колесница, влекомая лебедями, а в ней — женщина ослепительнейшей красоты. На голове ее сиял шлем из чистого золота, украшенный белыми перьями, с поднятым забралом; глаза сверкали, как два солнца; роскошные латы и огненное копье в поднятой руке — все выдавало в ней амазонку.
— Как?! Пастухи, — воскликнула она, — да можно ли быть столь бесчеловечными, чтобы отдать такое дитя жестокому кентавру? Справедливость и здравый смысл восстают против обычаев столь варварских. Не страшитесь возвращения людоедов, ибо я — фея Амазонка [233] — покровительствую вам, и впредь все вы будете под моей защитой.
— Ах! Госпожа, — и пастухи с пастушками протянули к ней руки, — большего счастья мы и не желаем!
Ничего другого они сказать не успели, ибо разъяренный кентавр вызвал фею на поединок. Он сражался грубо и напористо, но огненное копье феи жгло его, стоило ему лишь зазеваться; тогда кентавр испускал страшные вопли, которые смолкли лишь с последним его вздохом. Весь обгоревший, он рухнул тяжело, словно огромная гора. Пастухи в ужасе попрятались, убежав кто в соседний лес, кто в горы, спрятавшись в расселинах, — оттуда можно было все видеть, самим оставаясь незамеченными.
233
Фея Амазонка. — См. примеч. 3 к «Принцу-Духу».
Там укрылся и мудрый пастух, державший на руках маленького принца; он больше переживал за очаровательного малыша, нежели за себя и свою семью, хотя она-то куда как заслуживала участия. После гибели кентавра фея Амазонка протрубила в горн мелодию столь благозвучную, что больные, услышав ее, сразу исцелились, здоровых же охватила тайная радость, причину коей не понимали они сами.
Услышав мелодию горна, пастухи с пастушками наконец вышли из укрытий. Увидев всех вместе, фея Амазонка, дабы совершенно их успокоить, постепенно опускала алмазную колесницу все ниже, пока до земли не осталось нескольких футов, двигаясь в облаке столь прозрачном, что оно казалось хрустальным. Тем временем подошел и старый пастух, звавшийся Верховником; он держал на руках маленького принца.
— Подойдите, Верховник, — позвала его фея, — ничего не бойтесь. Я хочу лишь, чтобы впредь в этих краях царил мир, а вы наслаждались покоем, коего всегда искали; но отдайте мне это бедное дитя, чья судьба уже столь необычна.
Старик, низко поклонившись волшебнице, передал принца ей на руки. Она приласкала малыша, поцеловала, посадила к себе на колени и заговорила с ним, хотя и знала, что он не понимает человеческого языка и не умеет разговаривать; он только и мог что вскрикивать от радости или боли или же вздыхать да лепетать — ведь людской речи ему слышать еще не доводилось.