Кабинет фей

д’Онуа Мари-Катрин

— Подойдите же, дорогой друг, — продолжал граф, — нам столько всего надо вам рассказать.

Дон Луис раскрыл им объятия.

— Как выразить мою радость и удивление? — воскликнул он. — Ваш тайный отъезд из Кадиса крайне обеспокоил меня, и я счастлив, что мрачные слухи оказались ложными. Но найти вас здесь, в моей комнате, где я полагал быть наедине с доньей Люсиль! Встретить вас у моей нелюдимой тетушки! Что же все это значит? Не замешаны ли тут мои сестры? Расскажите мне все не таясь.

— Да, дон Луис, — сказал ему дон Габриэль, — ваши сестры тут замешаны, ибо меня так задел за живое ваш рассказ о достоинствах старшей, и такой прекрасной мне ее описывали, что я утратил покой и только лишь

и мечтал повидать ее. Я поговорил бы об этом с вами, да вы спешно уехали в Севилью. Мне даже казалось, что исполнить задуманное мною невозможно, ведь я уже знал, как сурова донья Хуана с племянницами, и, наверное, не решился бы на такое приключение, не сжалься надо мною кузен, — ведь это он придумал маскарад, благодаря которому мы были здесь благосклонно приняты.

Граф рассказал другу и о своей страсти к Мелани, и о предложении Хуаны уехать с нею в Индию [160] .

Дон Луис с радостью слушал. Для его сестер было бы несказанной удачей найти столь завидные партии; ему были известны личные достоинства друзей, их благородное происхождение, их богатство. Он обнял их и расцеловал, просияв от такой нежданной встречи.

— Однако же, — промолвил он, — я предвижу некоторые сложности, которые нам должно помочь уладить время. Вы говорите, что сердца моих сестер клонятся не туда, куда вам хотелось бы, ну, а сердце моей тетушки, конечно, будет весьма разгневано, когда тот, кого она желала видеть своим мужем, окажется ее племянником. Родитель дона Габриэля, быть может, приготовил для него другую партию, мой же отец в чужих краях, а родственники Люсиль, конечно, будут меня преследовать, так что нам с нею, скорее всего, придется уехать в Португалию.

160

…уехать с нею в Индию. — Индией в литературе XVII в. нередко называют Америку.

— Вы огорчаете нас, — отвечал дон Габриэль, — ваши предчувствия указывают на препятствия, которых не заметила наша любовь. И все же, несмотря ни на что, мы решились держаться до последнего и скорее умрем, чем отступимся от предмета нашей страсти.

Люсиль не пожелала приблизиться к графу и Понсе де Леону; ей, хотя и знакомой с ними, казалось неловко видеть их в постели. Она оставалась там же, где уселась в начале разговора. Дон Габриэль заметил, как дон Луис беспокоится о том, что она так дурно провела эту ночь, поэтому он посоветовал другу отвести ее в его спальню, которую от комнаты графа отделяла только одна зала. Дон Луис предложил эти апартаменты очаровательной особе, чему Люсиль весьма обрадовалась; она тут же бросилась на кровать, даже не раздеваясь. Дон Луис прикрыл за ней дверь и вернулся к друзьям: у него ведь был свой ключ, благодаря чему он и вошел туда так просто среди ночи.

Они договорились, что раскроют сестрам секрет переодевания в пилигримов и попросят их сделать некоторое усилие над своими привязанностями, так, чтобы их склонности оказались сообразны склонностям дона Габриэля и графа, а те, как только девицы согласятся на это, напишут своим отцам и испросят их согласия на брак. Было решено держать все в тайне от доньи Хуаны, пока дело не решится.

Трое друзей обсуждали свой план до восьми часов утра. Затем дон Луис, пожелавший проведать Люсиль, тихонько зашел к ней; не решившись ее разбудить, он так же тихо прошел в апартаменты Хуаны, немало удивив совсем не ждавших его служанок; но больше всех удивилась сама тетушка. Попросив разрешения поговорить с нею, он рассказал, как хорошо его два года принимали в семье Люсиль, которая в то время была небогатой, так что любил он ее только за добродетель

и многие иные прекрасные качества. Сама Люсиль считала, что их будущий брак — дело решенное. И вот брат этой прелестной особы был убит, а она сделалась одной из самых богатых наследниц в Андалусии. Тогда ее дед передумал выдавать ее замуж за дона Луиса и велел ей переехать из Кадиса в Севилью; там он держал ее при себе, собираясь выдать замуж за сына одного из своих друзей. Не выдержав подобного бесчестия, — ведь, отнимая возлюбленную, ему наносили оскорбление, — дон Луис, сговорившись с Люсиль, похитил ее; теперь же он просит тетушку ласково принять у себя его избранницу и быть с нею такой же доброй, какой она всегда была с ним.

Донья Хуана не знала, на чью сторону встать; она очень боялась скандалов и была уверена, что родственники Люсиль поднимут шум, узнав, что та принята в ее доме. Правда, именье это принадлежало не ей и, стало быть, не на ней лежала ответственность за все, что там происходило. С другой стороны, она не могла бы оставить при себе музыкантов, так, чтобы дон Луис ничего не узнал, а тогда он наверняка осудил бы столь странное решение и — как знать? — мог раскрыть ее замысел уехать в Индию с тем, в кого она была влюблена. Наконец, ей пришла в голову удачная мысль.

— Дорогой мой племянник, — сказала она дону Луису, — спроси вы моего мнения прежде, чем исполнить вашу затею, я бы все сделала, чтобы вас от этого удержать. Каких бы радостей и выгод ни сулил желаемый вами брак, последствия его могут оказаться пагубны: пока с вами враждует семья Люсиль, можно опасаться чего угодно. Вот как надо поступить: у меня есть дом в окрестностях Севильи, я отправлюсь туда вместе с вашими сестрами и постараюсь успокоить всех, кто гневается на вас, а вы пока побудете здесь. Как только мы уедем, вам с Люсиль непременно следует обвенчаться — тогда не будет смысла вас преследовать, а мы всегда сумеем вам помочь.

Дон Луис мог лишь горячо одобрить тетушкино решение, рассудив, что это единственная возможность убедить Люсиль сделать его счастливым безотлагательно — иначе как же она сможет оставаться в имении наедине со столь любезным молодым человеком, не будучи его женой? Тогда как, пребывая подле доньи Хуаны, Люсиль пришлось бы ждать окончательного решения своих родных. Дон Луис сказал тетке, что ему очень нравится ее план, и направился в комнату к сестрам, уже умиравшим от нетерпения повидаться с ним.

После взаимных дружеских излияний дон Луис рассказал им о своей страсти к Люсиль и о ее похищении; тут они перебили его, объявив, что дело это крайне беспокоит и пугает их, так как может иметь самые жуткие последствия. Он же признался им, что на скорую смерть злейшего из его врагов не смеет даже надеяться, ибо тот еще вовсе не стар, хоть он и дедушка его возлюбленной.

— Как только оденемся, пойдем повидаться с нею, — сказали они, — и, будьте уверены, мы сделаем все, чтобы угодить ей.

— Вы даже не успеете побыть с нею, — отвечал дон Луис, — донья Хуана собирается безотлагательно отправиться в Андалусию, боясь, как бы ей не устроили скандал, да к тому же считает, что там ей будет легче помочь мне.

Сестры с этим согласились, и дон Луис продолжал.

— Донья Хуана, — сказал он, — говорила мне о двух пилигримах, которые, возвращаясь из Сантьяго, были ранены вблизи этого дома; она сказала, что приютила их у себя и что они достаточно искусные музыканты, чтобы учить вас гармонии. Не будь они так молоды и хороши собою, я одобрял бы их пребывание рядом с вами; разумеется, вам надобно учиться пению и игре на разных инструментах, но нужно найти женщин, способных вас обучать, а не держать в доме чужеземцев, которые, не зная испанских обычаев, могут позволить себе такую вольность, что нам придется раскаяться в нашем гостеприимстве.