Качели Ангела
Шрифт:
– Да ладно тебе заливать – банница! Скажешь тоже. Небось приснилось тебе всё.
– Сам ты приснилось! Щас как дам в нос! Я говорю вам – банница, самая настоящая. Или не знаете, что после двенадцати нельзя в баню ходить? Она на кикимору похожа, тощая такая, волосы косматые до самых пят распустила, рядом на скамейке лоханка стоит и она из неё плещется, поливает на себя ковшом. А потом у меня под ногой ветка хрустнула, она как зыркнет на меня, я как дал дёру. Пока в избу не забежал, не останавливался. Мамке утром рассказал, а она ещё и отругала, что мол нечего было идти.
–
– Слышите, чего расскажу, только никому чтоб ни слова, – зашептал Митька, – Сестра моя старшая, Валя, с подружками гадали на суженого. Ну это на святках было-то ещё, в том году. И вот подруге ейной, Маше, увиделось в зеркале, что жених у ней будет рыжий да усатый. А Маша рыжих терпеть не может. Девки и давай хохотать над ней, а та ревёт, мол не пойду за рыжего. И нарочно гулять с Семеном начала, тот за ней зайдёт вечером, и ходют они по деревне, бродют, на вечорках с ним тоже. А потом что было, помните? Федька рыжий из соседнего села Машу-то и выкрал! Как Семён её провожать пошёл с вечорок, так откуда не возьмись, Федька из кустов, да как даст тому в лоб, а Машку в охапку, да на коня! Они втроём тогда с друзьями были, те его наготове ждали. И чего? Свадьбу же сыграли, Машка довольнющая живёт, с Федьки глаз не сводит, уже ребёнка вон народили. А говорила – не пойду за рыжего, не люблю рыжих… О, как! От судьбы-то не убежишь.
Мальчишки захихикали над взрослой темой. Дома-то им, глядишь, уже и подзатыльника бы отвесили за такие обсуждения, а тут, вот приволье, никто не слышит.
В темноте раздался глубокий тяжёлый вздох.
– Эй, Мишка, не сопи, как лошадь!
– Я и не соплю.
– Ну а кто тогда сопит, ежели не ты?
– Да откудова мне знать?!
В наступившей тишине снова раздался тяжёлый протяжный вздох.
– Мамочки, ребята, кто это там в углу? – испуганно прошептал Митька.
Мальчишки уставились в угол. Оттуда смотрели в ответ два круглых блестящих глаза жёлтого цвета. Мальчишки вновь зашептались :
– Ребята, а вдруг это дух какой?
– Вот ещё, никакой не дух.
– А кто тогда?
– А что, если это бабка Нюра? Про неё все говорят, что она ведьма. Надо тихонько уходить отсюда.
– Я боюсь, а ну как прыгнет и глотку разорвёт?
– Дурак ты, – шёпот в ответ, – Если тут сидеть, то точно разорвёт.
– А давайте бросим чем нибудь, а потом вместе сразу и побежим?
–
– Ну и лови сам.
– Ну и словлю, – Санька снял рубаху и ползком пополз в угол, откуда не мигая таращились два жёлтых глаза.
Санька подобрался почти вплотную. Секунда. Прыжок. Вопли. Звуки борьбы. Тяжёлое дыхание Сашки. Завывания духа. И вот последний трепыхается в Санькиной рубахе.
– Ребята, бежим во двор, смотреть!
Кубарем мальчишки скатились по сену и вывалились стайкой во двор.
– Тише вы, не лапайте, удерет!
Санька потихоньку отогнул край рубахи. Оттуда высунулась когтистая лапа и больно царапнула по руке.
– Гад! Царапается!
– Да тише ты, открывай потихоньку!
Санька приоткрыл чуть больше и тут мальчишки захохотали во весь голос.
– Хорош дух!
– И главное тоже рыжий!
– Вот умора!
– Да отпускай уже его на волю, пока не задохся!
Санька разжал руки и на траву упал с мяканьем жирный рыжий Васька – соседский кот с зелёными глазами. Он, завывая, помчался, что есть духу, прочь, волоча на задней лапе прицепившуюся Санькину рубаху.
– Рубаху-то верни, дух!
Но бедный перепуганный кот удирал сквозь заросли картошки, не оборачиваясь назад, и даже не думая возвращать Санькины облачения.
Мальчишки всё никак не могли успокоиться и хохотали до тех пор, пока на крыльцо не вышел Санькин отец и не ругнулся на них, что, мол, скоро уж светать начнёт, а вы сорванцы ещё и не ложились.
– Неугомонные! Вот я ужо вам покажу ночёвки на сеновале! – замахнулся он на них метлой, стоявшей на крыльце.
Тогда только мальчишки утихли и полезли наверх спать.
Через несколько минут все уже мирно сопели, а на задках огорода, в зарослях картофеля, вылизывал потрёпанную шерстку толстый рыжий Василий, недовольно мурча, время от времени.
Аннушкин колодец
– Ох, Ниночка, это тебе надо к Аннушкиному колодцу сходить. Может она тебе поможет. Тут ведь дело-то какое непростое.
Нина сидела, задумавшись, и теребила сорванный стебелёк, не зная куда деть свои руки.
Три девушки расположились под раскидистым кустом сирени, благоухавшей в этот тёплый майский вечер. Сирень в деревне была почти в каждом палисаднике и потому казалось, что сам воздух дрожит сиреневым ароматным облачком, окутывая дома и они парят в невесомости над землёю.
Но в это безмятежное, казалось бы, время, неспокойно было на сердце у Нины. И ещё в одном доме, да вон он стоит – крашеный жёлтой краской, с синими резными наличниками. Там живут родители Владимира, жениха Нины. Он отслужил в армии уже два года, должен был вернуться в апреле, а осенью забросили их в Афганистан, там сейчас шла война. Поначалу письма шли исправно, но с марта прекратились. Ни родителям, ни Нине нет ни единой строчки. То она к ним бежит, то мать Владимира к ней, и у каждой один только вопрос: