Кафе на вулкане. Культурная жизнь Берлина между двумя войнами
Шрифт:
Однако легко из удобного кресла рассуждать об исторических событиях, находясь на расстоянии множества лет от тех смутных дней. По крайней мере, когда я листаю эти пожелтевшие и истертые страницы, с печатью мелким шрифтом – словно дешевые экземпляры Библии из ящиков прикроватных столиков отелей – меня не перестает удивлять их высокая ценность и твердая позиция. В них я вижу великолепный, потрясающий пример независимой журналистики, в высшей степени прямолинейной, с годами все больше и больше. Именно из-за этого журнал все чаще становился фигурантом судебных процессов. Один из самых нашумевших сподвиг Тухольского на написание следующих слов в августе 1931 года. Он намекал на свою сильнейшую травму, мировую войну:
В течение четырех лет действовали обстоятельства, в которых убийство было обязательным, а потом в течение получаса оно вдруг было строго запрещено. Я сказал убийство? Естественно. Солдаты – это убийцы.
Тухольский отправил эту заметку из Швеции. За два года до этого, в сентябре 1929 года, он снял загородный дом в городке Хиндос неподалеку от Гётеборга. Устав от политической ситуации в Германии, он проводил там все больше времени. В отсутствие Тухольского обвинения были выдвинуты против Осецкого. В ходе бурного процесса адвокатам удалось добиться оправдательного приговора, убедив судей, что фраза «Солдаты – это убийцы» была абстрактной и не относилась, как указывало обвинение, к немецкой армии.
Через несколько месяцев, в ноябре 1931 года, Die Weltbuhne вновь оказаллась на скамье подсудимых. Рассматриваемая публикация вышла задолго до этого, в марте 1929 года, и проливала свет на секретный план создать немецкие военно-воздушные силы, люфтваффе. Этот план противоречил Версальскому договору, запрещавшему перевооружение немецкой армии; кроме того, как раскрывалось в статье, финансирование должно было вестись за счет фондов, предназначенных для гражданской авиации.
Министерство обороны немедленно подало в суд на редактора журнала и автора статьи, Вальтера Крайзера, журналиста и авиаконструктора. Сначала процесс был заблокирован Министерством иностранных дел, которое не хотело, чтобы на свет просочилась информация о секретном военном сотрудничестве между Германией и Советским Союзом. Однако, в конце концов, на нем настояли военные, и процесс состоялся, пусть при закрытых дверях и без представителей прессы. Кроме того, участников обязали хранить строгое молчание по поводу всего прозвучавшего на суде.
Вальтер Крайзер и Карл Осецкий были приговорены к восемнадцати месяцам тюрьмы за измену Родине и раскрытие военной тайны. Судьи долго обсуждали решение, потому что приговорить осуждаемых за измену, а не за клевету означало признать существование плана. Однако доказательства, предоставленные Крайзером, были неоспоримы, и в действительности речь шла о том, чтобы запугать потенциальных авторов слишком критических статей. А также заодно и расквитаться с Карлом фон Осецким, который не раз обвинял правосудие в том, что оно помогало армии восстанавливать силу и власть, утраченные после войны. У Осецкого было множество врагов среди судей, «слепых на правый глаз».
Приговор привел к волне протестов и петиций о помиловании, обращенных к президенту Республики, Паулю Фон Гинденбургу. Альберт Эйнштейн из Соединенных Штатов, где он жил уже полгода, написал открытое письмо, в котором заявлял, что «приговор бесчестит немецкое правосудие в глазах немцев и представляет собой еще одну причину не доверять политике страны». Кроме того, свое несогласие выразили Томас Манн, Стефан Цвейг, Ромен Роллан и множество деятелей культуры и науки. Однако все старания оказались напрасны: 10 мая 1932 года Карл фон Осецкий был помещен в тюрьму. Существует фотография, изображающая его в этот день, со шляпой в руке и в окружении других авторов журнала: Альфреда Польгара, Эриха Мюзама, Эрнста Толлера, Лиона Фейхтвангера, Герберта Иеринга, Арнольда Цвейга… Не хватало лишь Курта Тухольского. Находясь в Швеции, он прислал Осецкому письмо, чтобы подбодрить и попросить только об одном: «Чтобы он вышел из тюрьмы „не перевоспитанным“». Эти слова отсылали к фразе, которую написал Осецкий в 1927 году, после того как впервые был осужден на месяц за оскорбление армии (который он успешно отсидел):
Нас могут осудить сегодня, завтра, послезавтра. Мы примем это, но будем гордиться тем, что не позволим себя «перевоспитать»; напротив, мы станем более энергичными, более целеустремленными, более резкими, более стойкими. На то мы и журналисты.
Не хватало и Вальтера Крайзера, второго осужденного; он скрылся за границей. Осецкий даже не рассматривал возможность отъезда: он очень ясно описал свои мотивы:
Я сажусь в тюрьму не из соображений лояльности, а потому, что в заключении мне более некомфортно. Я не падаю ниц перед красным бархатом, окутывающим величие суда, но, как арестант прусского исправительного учреждения, становлюсь вещественным доказательством приговора политически тенденциозного и юридически крайне произвольного.
Фотография сделана в роще около тюрьмы «Тегель», той же самой, из которой за три года до этого Альфред Дёблин выпустил Франца Биберкопфа, антигероя своего романа «Берлин, Александерплац». Солнечный полдень. В глубине фотографии виден любопытствующий, который, облокотясь на свой велосипед, созерцает эту сцену: группу людей, торжественно собравшуюся на маленькой полянке. Случайный прохожий стал свидетелем тайной встречи, поскольку, согласно особому приказу, принятому в спешке, чтобы избежать вызывавших опасения первомайских демонстраций, с апреля того года были запрещены «стихийные собрания на свежем воздухе». Однако организаторам удалось добиться разрешения на полуторачасовую встречу и чтобы полиция не высылала патруль.
Присутствующие приехали в тюрьму разными путями и на разных транспортных средствах. Осецкого доставили на частном автомобиле из его кабинета на Кантштрассе. Альфред Польгар, который заехал за ним, отмечал, что именно Осецкий воодушевлял всех остальных. Кроме того, Польгар говорил, что ему хотелось стать свидетелем того, как, выйдя из помещения, издатель журнала бросит ностальгический взгляд на свой письменный стол; однако, по его словам, это письменный стол бросил ностальгический взгляд на своего привычного хозяина.
Есть и вторая фотография, снятая несколькими минутами позже. На ней изображен Осецкий со своими адвокатами, Рудольфом Ольденом и Куртом Розенфельдом, в момент пересечения порога тюрьмы: три сутулые фигуры вот-вот исчезнут в дверном проеме. Цвет кирпича неразличим – тогда цветная фотография еще не получила широкого распространения – однако нет никаких сомнений, что он был цвета обложки журнала. Не слышны и подбадривающие крики хора сопровождающих, однако участники говорили, что они были громогласными.