Каин: Антигерой или герой нашего времени?
Шрифт:
— Доброго здоровья, Авелинка.
Девушка не вздрогнула от неожиданного голоса как Глаша, она лишь и повернулась к «купцу» и молвила взыскательным голосом:
— Как вы посмели, ваша милость, подняться в мою светлицу? Это же неслыханное оскорбление над девичьей честью!
— Прости, Авелинка. Я шел к родителям, но в комнате их не оказалось. Подумал, что они у тебя в светелке.
Девушка пристально посмотрела «купцу» в глаза и все тем же взыскательным голосом произнесла:
— Вы говорите от лукавого, господин Головкин Вы хорошо знали, что маменьки и тятеньки нет дома. Прошу вас немедленно удалиться.
«В прозорливости
Иван, не ожидавший такого холодного приема, постарался улыбнуться и заговорить примирительным тоном:
— Ради Бога, простите меня, милая девушка. Я действительно шел к твоим родителям. Хотите перед Господом поклянусь?
— Всяк может крестным знамением себя осенить, да не всяк в Бога верует. Не нужна мне ваша клятва. И не называйте меня Авелинкой. Я не ваша дочь.
— Вновь прошу прощения, Авелина Демидовна. Я ж от доброго сердца?
— Доброго? Опять говорите от лукавого. Я не вижу в вашем сердце ничего хорошего.
— А вы, случайно, не цыганка? — продолжая улыбаться, спросил Иван.
— Какие глупости, господин Головкин. Я же вас просила удалиться.
«Однако. Эта девица неприступна как крепость, но не будь я Каином, чтобы не взять цитадель в лице какой-то юной девчушки. Это уже дело принципа».
— Ваша просьба, барышня, будет непременно исполнена. Еще одну минуту. Я вижу, вы занимаетесь золотым рукоделием. Значит, вы любите и цените прекрасное, а раз так, как мне думается, вам придется по душе мой скромный подарок, который еще более подчеркнет вашу удивительную красоту.
Иван подошел к с толу и раскрыл перед Авелинкой две коробочки с драгоценностями.
Иван надеялся, что душа девушки будет в какой-то мере поколеблена, холодность, граничащая с суровостью, заметно улетучится, но Авелинка лишь мельком посмотрела на монисто и серьги и решительно отодвинула их от себя.
— Заберите, господин Головкин! Неужели вы подумали, что я куплюсь на ваши подарки? И разве вам не понятно, что я не желаю вас больше видеть?
— Просьба сударыни — закон для мужчины. Я удаляюсь. И все же я убежден, что нас ждут более приятные встречи. До скорого свидания, прелестное создание.
Иван отвесил легкий поклон и шагнул к двери.
— Заберите ваши подарки!
— Ни в коем случае!
Он уже спускался по лесенке, как почувствовал на своей спине легкие удары коробочек, но он не остановился и вышел из дома краснодеревщика.
Неожиданный отпор Авелинки, конечно же, озадачил Ивана. Впервые в жизнь его отвергла женщина, и не какая-нибудь великосветская дама, а простолюдинка, дочь ремесленника. Правда, ее ремесло редкое и изысканное, но это не дает ей право так сурово разговаривать с купцом второй гильдии. Никакого повода к этому он не давал, разве что вошел в ее светлицу, что нарушает старый обычай.
Но дело совсем в другом. Девица, словно искусная колдунья, сумела в короткий срок изведать его душу — черную, жесткую, испоганенною немалой кровью. «Я не вижу в вашем сердце ничего хорошего». Тотчас отгадала она и его ложь о родителях, к коим будто бы он приходил… Да она и впрямь чаровница. Но откуда такое прозрение в семнадцатилетней девушке?
Прочем, Авелинка не только прозорлива, но и строптива, чересчур горда. Все это никак не укладывается в обычные рамки… Неужели что-то пронюхал о его прошлом отец девицы? Тогда все пропало: не быть Авелинке суженой… Чепуха! Акимыч ничего не должен узнать, коль его даже бывшие воры не узнают. Просто
182
«Домострой», памятник русской литературы 16 в., свод житейских правил и наставлений. Отражает принципы патриархального быта, известен предписанием строгости домашнего уклада. Составлен при участии священника Сильвестра.
Любопытно, что скажет сам краснодеревщик. Должен же он понимать, что его дочь выйдет не за босяка, а за сказочно богатого человека. Золото хоть и не говорит, но чудеса творит. Успокойся, Иван.
И он, вопреки своему характеру, решил терпеливо ждать намеченного срока. Акимыч явился сам на два дня раньше: привез на подводе весьма нарядный резной поставец.
Иван приказал нанятой стряпухе накрыть стол, а затем пригласил Акимыча потрапезовать.
Посидели, потолковали о том, о сем, но наступил черед основному разговору.
— Как не оттягивай, Демид Акимыч, но пора тебе и о дочери слово замолвить. Толковал с ней?
— Вестимо, Иван Потапыч, был разговор.
— ?
— Понимаешь, какое дело, — как-то уклончиво начал краснодеревщик, сопровождая слова сухим покашливанием. — Я бы не прочь дать родительское благословение, но Авелинка у меня отчего-то супротивничать стала. Не пойду за купца — и всё тут. И что на нее нашло?
— Странно слушать, Демид Акимыч. В кои-то веки дочь родительского благословения не принимала?
— Пойми ее. Коль, бает, благословите, в омут кинусь. И кинется, ибо нрав у нее — решительный … Небось, сам приметил?
— Рассказала? Я — то думал, что ты дома, а потом в светелку поднялся. Уж так нежданно-негаданно получилось, Демид Акимыч.
Краснодеревщик тяжко вздохнул и выложил на стол две коробочки, обтянутые малиновым бархатом.
— Ты уж прости, Иван Потапыч. Просила вернуть… Чую, не сладится у нас дело.
Лицо Ивана стало мрачным и жестким, каким оно чаще всего бывало в дни лютых разбоев.
И Каин взорвался:
— Слабак ты, Акимыч, коль в доме своем не хозяин. Слюнтяй!
Акимыч тотчас поднялся, снял с колка кафтан и шапку, и сердито сверкнул глазами:
— Права дочка. Злой ты человек. Да я ни за какие коврижки дочь за тебя не отдам. Прощевай, ваше степенство.
Каин с ожесточением бухнул по столу тяжелым кулаком.
Глава 4
Загулял Каин
До самого вечера Иван пил горькую. Поздним утром проснулся, опохмелил тяжелую голову в надежде войти в привычное состояние, но не получилось. Злость по-прежнему не давала покоя. Не терпящего поражений Каина, по-прежнему точила мысль о Авелинке. Не в его характере получать отпор, тем более от какой-то девчушки. Она будет покорена, чтобы этого ему ни стоило. Теперь уже без всякого к ней почтения, тем более, любви. Эту строптивую девку он превратить в свою рабыню, пока она не одумается, и навсегда забудет о своей гордыни.