Как Гитлер украл розового кролика
Шрифт:
Наконец новая одежда была готова. Это была самая лучшая одежда в жизни Анны. Надев в первый раз свои обновки, она отправилась показать их бабушке Саре. В честь этого события она даже сочинила благодарственное стихотворение. В нем подробнейшим образом описывалась новая одежда, а последние строчки звучали так:
Как счастлива я одежду носить, Которую бабушка Сара решила мне подарить.Бабушке Саре стихотворение страшно понравилось.
— Бог мой, детка! — воскликнула она. — Да ты еще станешь писателем — как твой отец!
Анна тоже была довольна: ей казалось, что благодаря стихотворению ее новая одежда окончательно переставала быть пожертвованием. К тому же она впервые в жизни написала стихотворение не про катастрофы.
Глава восемнадцатая
В апреле вдруг наступила весна. И как бы ни хотелось Анне ходить в прекрасном зеленом пальто, которое сшила ей мадам Фернан, в нем уже было слишком жарко.
Идти утром в школу — когда так ярко сияло солнце — было одно удовольствие. Парижане распахивали окна, чтобы впустить в дом теплый воздух, а на улицы из квартир утекали разные интересные запахи, которые мешались с ароматами весны. Кроме привычного горячего чесночного дыхания, поднимавшегося из метро, Анна чувствовала вкусные запахи кофе, свежеиспеченного хлеба, жареного лука. А скоро стали открывать не только окна, но и двери, и теперь, проходя по залитым солнцем улицам, Анна могла мельком увидеть неясные очертания «внутренностей» кафе или магазинов, которые зимой были недосягаемы взгляду. Всем хотелось погреться на солнышке, и тротуары на Елисейских Полях были заставлены столиками и стульями, между которыми летали официанты в белых костюмах, разнося напитки посетителям.
Первое мая называлось днем ландышей. На каждом углу можно было увидеть торговцев с корзинками, доверху набитыми бело-зелеными букетиками. Торговцы громко зазывали покупателей, и улицы полнились эхом их голосов. У папы на утро была назначена встреча, и он вышел вместе с Анной. Часть дороги до школы они прошли вместе. Он остановился у киоска купить газету. На первой странице была напечатана фотография Гитлера, державшего речь, но старый киоскер сложил газету пополам — и Гитлер исчез. Потом втянул в себя воздух, как будто хотел острее почувствовать запахи, и улыбнулся, показав единственный зуб.
— Пахнет весной!
Папа улыбнулся в ответ. И Анна поняла: папа думает, как чудесно, что они оказались этой весной в Париже. На следующем углу они купили букетик ландышей для мамы, не спросив заранее, сколько он стоит.
После яркого солнечного света на улице в школьном здании казалось темно и зябко. Но каждое утро Анна с нетерпением ждала встречи с Колеттой, которая стала ее лучшей подругой, и с мадам Сократ.
Хотя школьный день по-прежнему был для Анны слишком длинным и утомительным, она уже лучше ориентировалась в происходящем. Количество ошибок в ее диктантах постепенно сократилось со ста до пятидесяти. Мадам Сократ все так же помогала ей во время обеденных перерывов, и теперь Анна иногда даже могла ответить в классе на какой-нибудь вопрос.
А тем временем благодаря наставлениям мадам Фернан мама научилась хорошо готовить, и папа утверждал, что никогда в жизни не ел так вкусно. Анна с Максом с удовольствием пробовали блюда, о которых прежде даже не слышали, и, как все французские дети, пили за едой разбавленное вино. Даже толстая Клотильда, школьная повариха, теперь с одобрением разогревала обеды, которые Анна приносила из дома.
— Твоя мама знает свое дело, — говорила она.
Анна передавала эти слова маме — к великому маминому удовольствию.
И только Грета по-прежнему оставалась мрачной и недовольной. Что бы мама ни приготовила, это не шло ни в какое сравнение с тем, как похожее блюдо готовили в Австрии. А если в Австрии такого блюда не было, значит, его вообще не стоило есть. Грета обладала удивительной невосприимчивостью ко всему французскому. И ее французский не становился лучше, несмотря на то, что она ежедневно ходила на языковые курсы. С тех пор как Грета дала своей матери обещание не слишком утруждать себя помощью маме Анны и Макса, все, включая саму Грету, с нетерпением ждали, когда же она наконец уедет обратно в Австрию.
— Чем скорее, тем лучше, — говорила мадам Фернан, имевшая возможность наблюдать Грету во время воскресных визитов.
А когда весна перетекла в лето, было решено устраивать совместные выезды двух семейств в Булонский лес — это большой парк, расположенный неподалеку, в котором дети играли в мяч на траве. Пару раз месье Фернан брал у друга машину напрокат и вывозил всех за город на пикник. К радости Анны, кот тоже принимал участие в этих развлечениях. Он не имел ничего против поводка. И пока Франсин с Максом болтали, Анна с гордостью выполняла добровольно взятые на себя обязательства: присматривала за котом, предупреждая его попытки взобраться на дерево или на фонарный столб и удерживая поводок высоко над своей головой, если кот решал, что лучше идти не по земле, а по каким-нибудь перилам.
В июле стало очень жарко — намного жарче, чем бывало в Берлине. В маленькой квартирке нечем было дышать — несмотря на то, что мама держала все окна открытыми. В детской спальне было особенно душно, а во дворе, казалось, — еще жарче, чем в доме. Ночью было трудно уснуть. На уроках в школе сосредоточиться не получалось. Даже мадам Сократ уставала, а ее вьющиеся черные волосы обвисли от жары. Все с нетерпением ждали конца четверти.
А четырнадцатого июля не только у школьников, но и у всех жителей Франции был выходной день — годовщина Великой французской революции. Всюду висели флаги, а вечером Анна и Макс вместе с родителями и Фернанами отправились смотреть салют. Сначала они ехали на метро — и у всех пассажиров вокруг было приподнятое настроение. Потом они вместе с толпой других парижан карабкались по крутой лестнице к церкви на вершине холма. Отсюда было видно весь Париж. А когда в темном синем небе вспыхнул салют, все дружно и радостно закричали. В конце представления кто-то запел «Марсельезу». Песню подхватил другой голос, и скоро под горячим ночным небом пела вся огромная толпа.
— А ну-ка, ребятки, подхватывайте! — воскликнул месье Фернан, и Анна с Максом присоединились к поющим.
Это было замечательно, особенно неожиданное замедление в середине песни. И Анне было ужасно жалко, когда пение закончилось. Толпа потекла по ступенькам вниз, и мама сказала:
— Ну что же… Пора домой, по кроватям!
— Господь с вами! — возразил месье Фернан. — Разве можно сейчас отправлять детей спать? Это же четырнадцатое июля!
Мама попробовала протестовать: мол, уже поздно. Но Фернаны только рассмеялись.
— Сегодня же четырнадцатое июля! — повторяли они, будто бы это что-нибудь объясняло. — Праздник только начинается.
Мама с сомнением взглянула на возбужденные лица детей.
— Но что?.. — начала она.
— Во-первых, — заявил месье Фернан, — нам нужно поесть.
Анне казалось, что они уже поели — ведь перед выходом они подкрепились вареными яйцами. Но месье Фернан, очевидно, имел в виду нечто совсем другое. Он привел всех в большой оживленный ресторан, и они уселись за столиком на улице.