Как карта ляжет. От полюса холода до горячих точек
Шрифт:
Все может быть. Корреспонденты и редакторы – люди хорошо информированные, со связями, влиянием, вхожие в самые разные сферы. Для секретных служб – самое то.
В книге немецкого автора Удо Ульфкотте «Продажные журналисты», а эта книга стала бестселлером во многих странах, есть целый раздел, где повествуется о связях представителей германских СМИ со спецслужбами. Сам автор признается в сотрудничестве с БНД и называет множество своих коллег, которые так или иначе кормились с руки разведки. По его словам, особенную активность в этом деле проявляет ЦРУ. Если сотрудник газеты или телекомпании хочет сделать карьеру, то без поддержки «рыцарей плаща и кинжала» это не получится, утверждает У д о.
Он пишет, что американская разведка по всему миру занимается вербовкой журналистов и руководителей СМИ. Сами журналисты в США как-то провели расследование и выяснили: примерно четыреста их коллег работают на ЦРУ.
«Журналиста можно поиметь дешевле, чем хорошую шлюху, всего за пару сотен долларов в месяц», – цитирует он слова одного из сотрудников Лэнгли. По его наблюдениям, почти все зарубежные корреспонденты американских или британских газет были связаны с соответствующими национальными секретными службами.
Может быть, чешские контрразведчики тоже внимательно прочли эту книгу. И решили: ну раз так, то и Снегирев наверняка прибыл к нам с секретным заданием.
Все мы – заложники дураков и негодяев.
Глава вторая
Сибириада
Странным образом устроена наша память. Вдруг я стал часто видеть одну и ту же картину. Томск. Крутой обрыв, склоны которого заросли кустами боярышника, дикой малиной, лопухами и крапивой. Наверху – развалины старой церкви. Мне лет девять или десять. На склонах обрыва мы играем с мальчишками в войну. Потом я отделяюсь от них. Я сижу на теплой кирпичной стене, которая когда-то была монастырской, и смотрю вдаль. За рекой – заливные луга, серебро стариц, чахлые перелески, а дальше, почти у самого горизонта, стеной стоит синий сосновый бор. Почему-то в памяти он отложился именно синим. Эта картина завораживает меня настолько, что я подолгу сижу на уютных руинах и смотрю вдаль, на реку, на бор.
Для меня мир кончался тогда этим сосновым бором. А так хотелось заглянуть туда, дальше, узнать, увидеть, что за ним. Однажды я не справился со своим желанием, с этим мороком, уговорил соседского приятеля Алика Слонкова, и мы, никому ничего не сказав, отправились в путешествие: чтобы увидеть наконец то, что находится за горизонтом. На автобусе «зайцами» мы переехали по понтонному мосту через реку Томь, вышли на остановке «Тимирязевский бор», потом долго шли в глубь этого соснового леса, набрели на узкоколейку, по которой возили спиленную древесину, пошли по шпалам, все дальше и дальше углубляясь в лесную чащу.
Столько лет прошло, а внутри все еще живет счастливое ощущение той первой, почти настоящей дороги, первых открытий. Небо было высоким, сосны торжественными, таежные запахи будоражили кровь, и за каждым поворотом чудилось открытие тайны.
Мы шли и шли по этой узкоколейке навстречу заходящему солнцу, ощущая себя настоящими взрослыми путешественниками, почти Робинзонами. Не знаю, что было бы дальше. Где располагалось ближайшее поселение? Где застала бы нас ночь? Неожиданно сзади послышался шум, мы обернулись – это была дрезина, которая бойко настигала нас, а в ней сидели родители Алика. Видимо, он все-таки проговорился относительно наших намерений.
Я уже не помню сейчас подробностей последовавших разборок. По-моему, все обошлось, потому что родители были счастливы обнаружить нас живыми и здоровыми. Правда, Алику Слонкову было наказано больше не водиться со мной.
С тех пор для меня сделалось любимым занятием сидеть на обрыве и смотреть вдаль – на реку, на бор. Возможно, я подсознательно хотел увидеть свое будущее, те места и страны, где придется побывать… Но тогда я ни о чем таком даже и не думал. Какие страны? Какие города? Мир заканчивался синим сосновым бором. А за ним была тайна.
Став взрослым, я еще несколько раз ловил себя на страстном, почти болезненном желании пойти сию же минуту вперед, чтобы увидеть – а что там, за тем хребтом, за тем лесом, за той рекой.
Сейчас мое самое большое желание заключается в том, чтобы оказаться в городе детства, найти обрыв, где мы играли с пацанами, и опять увидеть тот чудный пейзаж: широкую реку, серебро стариц, синий бор на горизонте.
Круг замкнется?
Надо же, как все обернулось! За тем берендеевским лесом, пряно пахнущим мхом, сосновыми иглами, грибами и солнцем, оказался такой огромный и такой разный мир.
Я побывал почти на всех континентах, больше чем в семидесяти странах мира. Зимовал на далеких арктических островах, играл в футбол на Северном полюсе и фотографировал пингвинов вблизи Южного. Плавал в обнимку с гигантской черепахой в бирюзовых водах на острове Бора-Бора (это Французская Полинезия). Маялся от жары в самом знойном месте планеты – в Долине Смерти, это между Калифорнией и Невадой. Поднимался на святую гору Моисея на Синае. Замирал от восторга на мостиках Венеции. Часами бродил – куда глаза глядят – по любимой Вене. Ездил на песцовую охоту с эскимосами Канады. Видел извержение вулкана на Камчатке. Жил в монастырях на Святом Афоне в Греции. Прятался от американских бомб в Косово и от моджахедских ракет в Джелалабаде. Пытался понять тайну Сада камней в японской Осаке. Смотрел, как чудно падает солнце в океан на острове Бали в Индонезии. Постигал тайны боевых искусств в Шаолине. Плыл на теплоходе со своими любимыми внуками по Волге. Прошел невероятно тяжелый маршрут зимой по засыпанным снегом перевалам в Афганистане, в тех местах, где прежде никогда не ступала нога чужестранца. Мне посчастливилось рассматривать шедевры мировой живописи в лучших музеях Земли – Эрмитаже, Лувре, Прадо. Обедать за одним столом с президентами и королями. Погружаться с аквалангом в Красное море и мчаться по волнам на серфовой доске в Гибралтаре. Сидеть в тюрьме (жаль, недолго) в Иране. Подставлять лицо теплым струям тропического ливня в Малайзии. Ловить крабов в Индии. Пересечь с караваном верблюдов пустыню Кара-Кум. И побывать еще во множестве других мест – на родине и вдали от нее.
Перечисление выглядит явно нескромным, но надо же иногда позволять себе маленькие тщеславные слабости.
Ничего этого я не мог рассмотреть, вглядываясь много лет назад в свое будущее с кручи над старым Томском.
Но теперь-то я понимаю, отчего так трепетало тогда мое юное сердце.
Судьба уже знала, что будет дальше. Это я не знал.
Жестоко себя корю: так и не успел толком разобраться в той трагедии, которая катком прошла по нашей семье. Как родители мамы оказались на Алтае? Мама по матери – Пожарская, судя по фамилии, из поляков или польских евреев. Как и почему зачислили их там, на Алтае, в кулаки? Село Лебяжье, Ребрихинский район, это я запомнил. Раскулачили и сослали на север Томской области, в Нарымский край, куда до революции гнали в кандалах самых неблагонадежных. У меня есть фотография семьи, сделанная тогда, смотреть на нее страшно – это портрет нищеты.