Как карта ляжет. От полюса холода до горячих точек
Шрифт:
Когда я приехал в Ясенево в следующий раз – для того, чтобы завизировать у генерала текст, он принял меня еще любезнее. К тому времени мы уже о многом поговорили, обменялись книжными пристрастиями, я рассказал о своем афганском опыте. Шебаршин умел слушать. Теперь он повел меня по комплексу своих владений, расположенных сразу за МКАД, показал служебные помещения, бассейн, столовую, познакомил с комнатой истории разведки. Вот где я испытал тогда настоящий шок. На стендах были фотографии всяких довольно известных людей: академик, писатель, журналист… Оказывается, все они в разные годы работали на разведку.
Шебаршин искренне забавлялся, видя мое изумление.
Еще спустя месяц или два я опять побывал в Ясеневе, когда там рассекретили несколько агентурных дел и приняли решение обнародовать их в прессе. Мне выделили комнатушку и свалили на стол старые папки с тесемками, которые содержали настоящий клад – историю авантюрной жизни агента-нелегала Дмитрия Быстролетова, орудовавшего в Европе в 30-е годы под разными прикрытиями. Я написал тогда в газету три «подвала», и это тоже был настоящий прорыв и для СМИ, и для перестройки.
А последний рабочий контакт у нас с Шебаршиным случился в дни августовского путча 1991 года. Его тогда, сразу после ареста Крючкова, назначили председателем КГБ, но пробыл Леонид Владимирович в этой должности рекордно короткий срок – всего сутки. Возможно, к счастью для себя. И вот где-то в этом промежутке он позвонил. Был, как всегда, деликатен:
– Владимир Николаевич, вы знаете, что такое «Вымпел»?
Конечно, я знал. Так называлось секретное подразделение ПГУ, сформированное исключительно из офицеров и предназначенное для диверсионных операций за кордоном в ходе возможной войны. Знал я про него, поскольку многие из вымпеловцев прошли Афганистан, а там трудно было не пересечься.
– Да, – ответил, – знаю.
– А вы не могли бы взять интервью у командира «Вымпела» полковника Бескова?
– Тема?
– Вы понимаете, сейчас, когда путч подавлен, нашлись охотники измазать наших ребят грязью, – с горечью объяснил генерал. – Стали говорить, что будто бы «Вымпел» собирался штурмовать Белый дом. А это не так.
– Если это действительно не так, тогда я готов.
– Слово офицера. Я высылаю машину.
Так я оказался – опять-таки первым из всех журналистов – на сверхсекретной базе «Вымпела» в Балашихе. Там меня встретил Борис Петрович Бесков, встревоженный, огорченный, удрученный. И поведал, что и как делали его бойцы в те три дня, когда решалась судьба России. Поминутно разложил ситуацию.
Я уж не знаю, мое ли интервью помогло или что-то другое, но в последовавших затем разборках спецназ ПГУ в числе сторонников путча не фигурировал.
Что дальше? Судьба Шебаршина сложилась трагически. Борис Ельцин, назначивший его главой КГБ, ровно через сутки под давлением своего «демократического» окружения снова отправил генерала «в лес», как на сленге называли штаб-квартиру ПГУ в Ясеневе. Вскоре пришедший командовать Лубянкой Вадим Бакатин решил показать, кто в лавке хозяин: он без всякого предварительного разговора с начальником разведки прислал ему в замы своего человека, что противоречило и тогдашним правилам, и здравому смыслу. Шебаршин в знак протеста подал в отставку.
Я подозреваю, в глубине души он надеялся таким образом привлечь внимание президента к тому, что спецслужбой руководит дилетант, что так дела не ведут. Увы … Ушел и ушел. Плевать. Время было такое: государством пришли рулить наперсточники, а он был Профессионал с большой буквы. Такие тогда стали не нужны.
Так в пятьдесят шесть лет генерал-лейтенант Леонид Шебаршин сделался пенсионером. Я хорошо помню тот период его жизни, потому что мы часто встречались – и у него дома, и у друзей. Врагу не пожелаешь того, что пережил генерал. Он еще пытался как-то карабкаться: создал и возглавил Фонд экономической безопасности, написал несколько очень хороших книг, играл в теннис. Но по большому счету все уже было позади. Удар следовал за ударом. После тяжелой болезни ушла из жизни его жена.
Написанные им книги не были мемуарами, а были скорее исповедями. Попыткой разобраться в том, как прожита жизнь и что же со всеми с нами случилось. Иногда очень горькими были эти исповеди. И всегда очень умными.
При встречах я в шутку говорил генералу:
– Не своим делом занимались. Вам бы писателем стать.
– Да будет вам, – отвечал он с самоиронией, как и положено умному человеку, читавшему Толстого, Чехова, Шукшина и Бродского.
Когда я заходил в книжный магазин, то всегда набирал его телефонный номер:
– Что посоветуете?
– У вас ручка есть? Записывайте.
Благодаря этим советам моя библиотека стабильно пополнялась интеллектуальными шедеврами.
В его офисе – сначала он размещался под трибуной стадиона «Динамо», а в последние годы в переулке на Чистых прудах – всегда можно было застать разных людей, и не только ветеранов разведки. Общением с ним дорожили журналисты, политологи, священнослужители.
Все стремительно посыпалось на исходе зимы 2012 года. Сначала пришлось оставить любимый теннис: так скрутили его болезни. 24 марта, поздравляя генерала с очередным днем рождения, я не услышал в ответ обычных шуток, Леонид Владимирович был явно чем-то расстроен. Наш общий друг впоследствии пояснил: плохо себя чувствует. Несколько дней назад у него случился инсульт. Генерал стал терять зрение.
Ничего нет. Ни службы. Ни жены. Ни любимых книг. Ни будущего. Ничего. Темнота. Оставшись дома один, он достал из тумбочки наградной пистолет.
Говорят, самоубийство – не выход, говорят, это удел слабых.
Не знаю… Не мне его судить.
А память уводит все дальше, из потока времени всплывают другие эпизоды.
Был у меня в Кабуле один приятель, тогда майор, по имени Володя Редкобородый. Звание имел небольшое, зато лицом считался очень значительным. Потому что командовал группой офицеров, входивших в личную охрану главы государства Бабрака Кармаля. Дворец афганского руководителя снаружи охраняли местные коммандос, внутри за безопасность территории отвечали наши десантники, а во дворце все полномочия были у офицеров КГБ.
И вот этот Володя однажды меня здорово выручил.
…Иногда на встречах студенты журфаков спрашивают: «А могут ли журналисты на войне носить оружие?» Этот вопрос каждый раз ставит меня в неловкое положение. Конечно, не могут. И не носят. Нельзя. Нехорошо это. Но были и исключения. Во время Второй мировой войны носили – и наши, и западные (насчет немецких – не знаю). Во время нашего присутствия в Афганистане не просто носили, а буквально со стволами не расставались.
«Макаров» я наловчился носить за брючным ремнем сзади, он там был как влитой. Если летом в жару выходил из дома без пиджака, то надевал рубашку навыпуск, и никто мою пукалку не видел.