Как мы бомбили Америку

Снегирев Александр

Во второй день я уже обслужил два стола. Правда позабыл пробить чеки и перепутал пару заказов, но зато широко улыбался и с удовольствием выговаривал: «йес сэр» и «ейс мэм». Особенно мне понравилось «йес мэм».

Завтраком нас кормили прямо в ресторане. Сэндвичи, вишнёвый пирог, который я принял за яблочный, кола. Всё ледяное, даже пирожки. Я так питаться не привык. Во-первых, мне подавай салат, а во-вторых, я терпеть не могу ледяную еду. Мне в детстве внушили, что это вредно для горла и желудка. Подозреваю, что это одна из тех родительских установок,

которые содержат истину. Единственное, что мне удавалось, так это плавить куски льда в кипятке. Получалась тёплая вода. Лёд я зачёрпывал в лёдогенераторе, а кипяток наливал из автомата с водой. Машинное царство. В итоге у меня начался непроходящий насморк.

Бутылка «Столичной»

Солнышко разбудило нас. Мы приняли душ, я использовал шампунь против выпадения волос на основе плаценты, почистили зубы и причесались. Я щедро намазал волосы гелем Vella. Отталкивающее насекомое предстало перед нами в размазанном по стене виде.

— Это не твоих рук дело? — обратился я к Юкке, указывая на склизкий след.

— Неа. Я в детстве лягушку укокошил, так меня мать так за уши отодрала, что я с тех пор стал пацифистом.

— Наверное, Валдис. У них там фашистские парады устраивают, что ему стоило кузнечика убить, — предположил я.

— Парады в Латвии устраивают, а Валдис из Литвы.

— Все прибалты одинаковые.

— Эй, полегче!

— Тебя я не имею ввиду.

— А кого имеешь?

— Ну… ну все эти выебоны про независимость, про оккупацию, всю эту хрень…

— Какая хрень?! Ты сам рассказывал, как твой дедушка командовал танковой частью, вторгшейся в Эстонию в сороковом!

— Это была война, сто лет назад, не начинай…

— Что не начинай! Гитлер со Сталиным разделили Европу. Твой дед ничем не отличается от немцев, которые въехали на танках в Польшу или во Францию.

— Юк, не кипятись. Плох тот солдат, который не выполняет приказ. Дед был солдатом, это давно было…

Юкка завёлся:

— Всю мою семью посадили на платформу и отправили в Сибирь. Просто так, ни за что ни про что! Даже вагона не дали! Представляешь, что такое в ноябре месяце на открытой платформе кататься?! Дед художником был, его как в костюме с галстуком взяли, так он в галстуке за Урал и приехал. У матери зубы выпали, потому что она в лагере родилась, витаминов не было. А ты говоришь приказ…

Я обнял друга.

— Старик, не злись… Что было не вернуть… Мы же друзья… они были врагами, а мы друзья…

Юкка отпихнул мою руку, но не зло.

— …ладно, ты тоже не принимай близко… про деда. Я же его люблю, помнишь как он нас самогоном угощал?

— Круто было!

Мы вспомнили, как гостили у деда в деревне, как он поил нас первачом на ореховых скорлупках.

— Всё, замяли. Пойдём к Джеку.

Мы отправились наниматься к Джеку. У него был ресторан «Майкос», второй в долине. Там полагались чаевые. В свободное от гольф-клуба время мы решили вкалывать в «Майкосе».

Джек оказался восьмидесятилетним громилой. Живчик с лицом и голосом алкоголика, выглядящий лет на пятнадцать моложе. Бывший солдат. Ветеран всех войн двадцатого века. Стены холла «Майкоса» сплошь в орденах. Джек хриплым голосом поведал нам о своих подвигах. Показал медаль Чести Польского королевства и высшую награду Эфиопской империи. Затем продемонстрировал виртуозное владение русским матом. Видать имел дело с нашими. Не ясно только, на чьей стороне. Расхохотался и пригласил одного вечером поработать басером, то есть помощником официанта. Решили, что пойдёт опытный Юкка.

В гольф-клубе день был тяжелый. Приходилось таскать вёдра со льдом, ящики с вином и напитками. Раскладывать приборы и салфетки. Мне отчаянно хотелось высморкаться, но я культурно глотал сопли и улыбался. Пользоваться платком я не привык, да и сунуть его было некуда. Наряд официанта карманов не предусматривал. Чтобы не спёрли ненароком какой-нибудь деликатес.

Мы ничего не ели ровно сутки. Поэтому вплоть до ланча я тихонько икал и напевал, чтобы заглушить бурчание в животе.

— Отнеси это в женскую раздевалку, — попросила Сигита, указывая на поднос с коктейлями.

— Не понял?

— Что, не бывал никогда в женских раздевалках? — Сигита заржала. — Дамы просили подать им напитки прямо в раздевалку. Вторая дверь справа по коридору.

Я ухватил поднос обеими руками.

— Не бойся, они не кусаются… наверное, — напутствовала меня озорная литовка.

Так как руки были заняты, в дверь я постучал лбом. Не сильно, только для звука.

— Войдите, — донеслось изнутри.

На диванах, вокруг низкого столика разместились четыре леди младшего пенсионного возраста с полотенцами на головах. Я поставил поднос на стол.

— Махито мне, скотч мне, — затараторили дамы, разбирая напитки.

Я взял поднос и собрался уходить.

— Ты откуда?

— Сори, мэм? — не понял я вопрос.

— Я спрашиваю, из какой ты страны, — по слогам произнесла дама с каштановыми кудрями, выбивающимися из-под полотенца.

— Я из России, мэм. Из Москвы.

— О, я была в Москве, там очень красивое метро.

— Прошу прощения, мэм? — я клял себя за тупое упрямство, которое проявлял в борьбе против материных уроков английского. Знай я язык нормально, смог бы поддержать с миллионершей светскую беседу, блеснуть чувством юмора и… кто знает. Может, бороздил бы сейчас волны Карибского моря на собственной яхте.

— Я говорю, что в Москве красивое метро, — леди обрисовала руками овальные своды, длинные эскалаторы и даже погудела на манер поезда, чтобы до меня дошло.

— Да, метро у нас ничего.

Другие дамы прыснули.

Каштановая пристально смотрела мне в глаза.

— У русских редко бывают тёмные волосы. И ресницы у тебя такие длинные…

— Что, простите?

— Айлэшес! — раздражённо выговорила дама, растопырив ладони над своими веками. Материнские нотки. Я снова тупил на уроке английского.