Как рушатся замки
Шрифт:
Пусть их юная соратница страдала от дурного языка и горячего нрава, она мигом оценила риски и в конфликт не полезла:
— Да, сэр. Извините, Ваше Высочество. Я позволила себе лишнего.
— Взаимопонимание – это прекрасно, – похвалил Эзра. Впрочем, абсолютно неискренне. – Не держим вас, мисс Лаунд.
— Время от времени я чувствую себя воспитательницей детского сада, в котором вместо игрушек – бомбы, – поделилась Эйвилин, когда их оставили наедине.
— А я – начальником цирка, – хмыкнул мужчина. – Недосмотришь – и приходится вынимать из пастей чьи-то конечности.
Он засунул руки в карманы брюк и вытащил нераспечатанную пачку курева. Последнюю – двадцать драгоценных штук. Не горький вонючий табак, которым перебивались до закупки, – настоящие альдийские сигареты.
С деньгами было худо, но с поставками – ещё хуже. Как и предполагала принцесса, не все государства спешили мириться с неспокойным «идейным» соседом под боком. Большинство вполне справедливо предпочли отгородиться от республики железным занавесом и в довесок – блокировать морские пути. Товары пропадали с полок, денежная реформа отбирала накопленные активы, однако сорнийцы почему-то смирно затягивали пояса. То ли лозунги, которыми щедро разбрасывались революционеры, то ли надежда на будущее придавали им терпения. Это, пожалуй, – самая основная причина, не позволявшая сопротивленцам пойти в наступление.
Народ давил их числом.
И тут Эйвилин снова разбивала свои предыдущие убеждения. Ещё полгода назад она считала, что люди ни в чём не виноваты. Теперь же прекрасно осознавала: они натворили не меньше канцлеров.
Отчаяние и вера – самая губительная формула на свете.
Они с Эзрой расположились на пожарной лестнице. В комнате не курили по договорённости: оттуда вообще не выветривались запахи. Ветер не стих: он зашевелил волосы, обвил юбку вокруг ног. Зашелестела листва, и откуда-то донёсся аромат выпечки. От голода сводило желудок.
Мужчина откинул крышку зажигалки и поднес огонь к сигарете девушки. Она закурила, облокотившись на перила, и вдруг усмехнулась. Вечер сгущал сумерки; силуэты домов вдали постепенно таяли – солнце уходило за тучи. Скоро пробьют часы – торговцы закроют лавки, женщины загонят заигравшихся на улице детей на ужин, а в подвале неприметного дома привычно соберётся толпа, ожидающая указаний. Где-то в северной части города этой ночью сгорит участок вигилей, на распутье железнодорожных путей заложат взрывчатку, наутро принесут письмо от союзников… Эйвилин раз за разом прокручивала в голове эту последовательность действий – уже привычную махинацию, – но отчего-то сейчас ей сделалось смешно. Эзра поднял на нее глаза, после чего вынул изо рта сигарету. В его приподнятых бровях читался вопрос.
— Вот же абсурд, – сказала девушка, выдыхая вверх сизый дым. – Ты и я – мы оба – сидим на пожарной лестнице заплесневелого дома.
— Что же в этом особенного? Не впервые же.
— Да то, что год назад я выбирала платья на балы, каталась на лошадях с друзьями и играла в «жмурки» с фрейлинами в саду.
Эзра хмыкнул, поняв, куда она клонит.
— А я просиживал часы за документацией, ездил с братом на охоту и восемь раз в неделю бывал на званых обедах.
Эйвилин щёлкнула пальцами, затянулась и покачала головой, будто пытаясь вытрясти назойливые мысли.
— Ну абсурд же, скажи? Прошлым летом мы с тобой обсуждали нашу свадьбу, а этим – какое государственное учреждение республики поднять на воздух в первом часу ночи.
— Честно, я рад, что наша свадьба не состоялась, – неожиданно признался он, заставив девушку поперхнуться.
От него она таких заявлений не ждала.
— Мне оскорбиться, лорд Партлан?
— Ты меня не любишь, Эйвилин, – всё так же уверенно проговорил он, не купившись на шутливый комментарий. – Я не смог бы насильно привязать тебя к себе и делать вид, что мы счастливы. Наш брак был бы ошибкой.
— С чего ты взял? – нахмурилась она. В груди неприятно, тянуще засвербело. – У меня на лбу не написано.
Сказала – и отчётливо осознала, что он прав. Эзра с усмешкой посмотрел куда-то поверх крыш. На признания он не рассчитывал. На искренность – и подавно. Им нечасто выпадало поговорить без свидетелей или о чём-то обыденном, и он не потратил шанс зазря: между ними – что угодно, кроме любви. Девушка могла оправдать это положением: достанься им больше времени в прошлом, у них бы, скорее всего, получилось если не полюбить, то привязаться друг к другу.
Их отношения сразу развивались неправильно – из уязвлённых чувств, задетого собственничества, ревности и желания безраздельно кем-то обладать. Тогда, на балу, их свели страсть и злость – они же скрепили нездоровый союз. Встретившись с мужчиной в разрушенном особняке Равеля Партлана, Эйвилин равнодушно констатировала для себя, что ни в тюрьме, ни после освобождения не вспоминала о нём. Сперва он существовал в её жизни по принуждению, после – из юношеской горячности, для галочки и удовлетворения. Он совсем ничего для неё не значил.
Принцесса пересела к нему поближе и, обхватив его лицо ладонями, поцеловала. Эзра жадно ответил. Его руки скользнули по её плечам – платье сбилось, оголяя ключицы. Девушка подалась к мужчине, вынуждая его упереться спиной в стену; он слегка сдавил её горло, она беззастенчиво провела ногтем по его груди, ухватилась за пуговицу и, задержавшись на долю секунды, поднялась.
За шесть месяцев, которые они провели вместе, чуда не случилось. Внутри не рассеялись холод и пустота.
— Сходим в бар? Сто лет не выпивала.
— Вряд ли там найдётся что-нибудь, достойное твоего вкуса, – произнёс он, спрятав разочарование на дне чёрных зрачков.
— Найдётся. Я уже не дворцовая неженка, которой наливали белые вина.
Он вздохнул.
— Я буду внизу.
Девушка молча наблюдала за тем, как он спускается. Старая жизнь не держала его в тисках: он мог хоть завтра отыскать Лессию, пустить в неё пулю и сбежать, начав всё заново на краю необъятного мира. Месть вершилась просто: кровь убийцы за кровь брата – и не просила дополнительных трат. Со связями за границей ему бы не составило труда провернуть необходимые махинации, уйдя безнаказанным, и затеряться в чужестранных городах, как многие затерялись до него. Борьба, в которую он ввязался, не имела для него смысла. Однако он не бросил.