Как рушатся замки
Шрифт:
— Если так поразмыслить, – пробормотала она, – нам же лучше: не придётся придумывать, куда надавить побольнее. Лис, Лессия, генерал Берг, «Призраки» – у нас огромный выбор его маленьких слабостей. Остаётся отыскать их ещё у четырёх канцлеров.
— Я из них жилы вытяну, – отозвался Эзра. – Поверь: нам есть, что им противопоставить. Ты не одна. Далеко не все сбежали. Мы вернём тебе страну, – с жаром добавил он и подхватил её на руки.
В комнату они не вошли, а ввалились: она всё ещё слишком рассеяна, чтобы вырываться, сохраняя лицо перед ним; он взвинчен и погружён в себя – толкнул тяжёлую
Через секунду она прижималась спиной к стене. Во рту стоял проклятый конфетный вкус табака.
— Эзра, подожди… мы…
Мужчина не оставил шанса продолжить: он провёл кончиками пальцев по её щеке, очертил контур подбородка, заставляя невольно податься навстречу приятной ласке. Всё происходящее вдруг показалось ей правильным и естественным: вот он перед ней – человек, который не пожалел ничего, чтобы найти её, который снова вытащил из пасти смерти и собирался положить к ногам мир. Она устала от недоверия, от подвохов – хотелось просто раствориться в нежности и не сомневаться ни в чём. Хотя бы здесь и сейчас.
Глаза защипало от предательски навернувшихся слёз. Эйвилин отстранилась в бесполезной попытке не дать ему стать свидетелем своей слабости, но мужчина бережно обхватил её лицо ладонями. Легко, почти неощутимо коснулся поцелуем уголка глаза, затем скулы, мочки уха.
— Прости меня, прости, что не пришёл раньше, – шептал он, стирая солёные дорожки с её щёк. – Больше никто не сможет тебя обидеть. Я убью их всех. Обещаю. Клянусь.
Он осыпал её поцелуями, а сердце наливалось тяжестью, то и дело сбивалось дыхание. Уже без стеснения, без робости Эйвилин запрокинула голову, позволяя ему впиться губами ей в шею, дотронуться ими до чувствительных ключиц и спуститься ниже – к груди. Когда Эзра развязал ленту и ночное платье соскользнуло с плеч, колени дрогнули, и он, точно предугадав, подхватил её на руки. Через несколько томительных мгновений она ощутила под собой мягкое покрывало кровати и его губы – на своих. Тело мучительно ныло.
Не больно – скорее, приятно до дрожи, до неровного вдоха – Эзра прикусил зубами кожу на шее, оставил дорожки обжигающих поцелуев на плечах. Ненасытный, будто изголодавшийся демон, он не позволял ей перехватить инициативу и, навалившись сверху, безнаказанно сводил её с ума.
Говорили, у Эзры Партлана была лишь одна слабость. И теперь она, исступлённо сжимая его волосы, смотрела на него затуманенным взглядом.
Он никому бы её не отдал. Он никогда бы не допустил её страданий. Если бы он не уехал… Если бы он знал…
Язык провёл по ложбинке между грудей и очертил круг твёрдого соска – коротко, дразняще, обидно мало. И тут же следом – другого. Сжал губами. Эйвилин тихо застонала и выгнулась в пояснице, задевая его напряжённый живот: лёгкие, быстрые движения заставляли хотеть большего, но мужчина нарочно тянул, в то время как она изнывала от недостаточной близости.
Его руки мягко огладили изгиб её ягодиц, а поцелуи опускались всё ниже и ниже, пока он с жадностью не приник к внутренней части её бедра. Повёл языком по влажной от пота коже, по нежным складкам влагалища, кончиком надавил на чувствительную точку. Она задрожала, всхлипнула и, наверное, в каком-то безумном полубеспамятстве позвала его по имени.
Мужчина потёрся щекой о её колено. Улыбнулся – точь-в-точь дикий кот, очаровательный и опасный.
— Я хочу, чтобы ты стонала громче. Для меня.
Когда-то – в их лучшую жизнь – он сказал, что она – его персональный дурман, от которого он не мог отказаться. С ней не так, как с другими до неё. Стискивай крепче запястья, грязно проникай в горячий стонущий рот. И целуй, целуй, целуй – до набухающих красных следов, до выступившей крови, до грязной хриплой мольбы.
Он не дожидался ответа – устроив её ногу на своём плече, вернулся к напористым ласкам: то кружа языком, то проникая им внутрь. Эйвилин тянула его за волосы и металась, словно в лихорадке. Горела.
Кто для кого – наркотик?
Без предупреждения Эзра погрузил в неё два пальца, чувствуя, как пульсируют плотные мышцы влагалища. Девушка заёрзала, однако он снова пресёк её попытки перейти к активным действиям: навис, до хрипа прикусил сосок и быстро задвигал в ней пальцами, неприкрыто наслаждаясь звуком её тяжёлого хриплого дыхания.
По костяшкам стекала смазка. Теряясь в острых ощущениях, Эйвилин рванула его за рубашку, притягивая к себе. Позолоченные пуговицы разлетелись, и со стороны, быть может, это выглядело бы забавно, немного по-бунтарски. Правда, наблюдать было некому, а принцессу мало заботила судьба идиотских застёжек.
Через плотную ткань брюк к её животу прижимался твёрдый член. Она вцепилась в пряжку ремня и строптиво, следя за его реакцией, приподнялась и потёрлась о его бедро промежностью.
Её терпение иссякало.
Его – тоже.
Приглушённо застонав, он расстегнул ремень и, спустив брюки, грубо вошёл в неё. Девушка вскрикнула. Ногтями по лопаткам, по ключицам – завтра там быть алым воспалённым росчеркам. От этой мысли рассудок терялся в новой волне возбуждения.
Пусть.
Пусть.
Он двигался в ней быстро, резко, проникал на всю длину. Где-то на грани боли и удовольствия.
Стоны делались громче, воздух – гуще.
Ненадолго оторвавшись, Эзра перевернул её, вынудив встать на колени, прижал поперёк живота. Свободной рукой смял грудь. И вновь глубоко вошёл, отбирая такой необходимый вдох. Теперь она задвигалась навстречу. Мышцы сжимались вокруг члена. Почти на грани.
Проклятый Партлан. Демон с человеческим лицом.
Мужчина ускорился. Ему надоела собственная игра или финальной точкой стало ощущение того, как она кончает, – Эйвилин не задумывалась, растворившись в ярком, оглушающем оргазме.
Вскоре Эзра лёг рядом, обнимая её и до мурашек водя по позвоночнику ладонью.
— Ночь только началась, я прав?
Хитрая ухмылка, тёмный взгляд.
— Прав.
Они проснулись до восхода, наскоро позавтракали и, не тратя время на бесполезные разговоры, приступили к сборам. Эзра сказал, что ехать предстоит на восток, к границе с Пари и Альдией. Эйвилин не интересовалась о причинах: её утешало, что сегодня Тэмпль пропадёт из поля зрения. Она уберётся далеко от него – города-изменщика, в одночасье безропотно сменившего знамена с золотых на кроваво-красные.