Как сражалась революция
Шрифт:
Шли с потушенными огнями. Шторм. Темнота. Мелкий снег с дождем, норд-остовый ветер... Кто знает Новороссийск с его норд-остами, тот может себе представить условия нашего перехода. Шторм становился все сильнее и сильнее. Долго кружились, разыскивая в темноте «Рион» и «Шахин», но, убедившись в бесполезности поисков, решили не возвращаться обратно и взяли курс прямо на Крым. Нельзя было терять ни одной минуты, так как я вез оружие, патроны, бомбы для повстанцев. В пути встретили белогвардейское судно «Три брата». Я остановил его и, чтобы белогвардейцы не возвратились обратно и не донесли врангелевскому штабу о нашем десанте, взял хозяина судна и его компаньона заложниками, а экипажу предъявил ультиматум — в течение 24
Большую помощь во время перехода оказал мне мой старый боевой товарищ по 1919 году, бесстрашный Всеволод Вишневский, который шел со мной в качестве моего помощника по политической части и старшего пулеметчика.
В самые тяжелые, ответственные минуты у Вишневского находились слова ободрения, которые глубоко западали в души бойцов.
— Браточки, крепитесь, не то еще переживали...— успокаивал он изнывающих от жажды бойцов.
Велика сила большевистского слова. Еще крепче сжимались пересохшие губы, еще зорче смотрели вперед глаза этих простых беззаветных героев, готовых в любую минуту отдать свою жизнь до последней капли крови за Советскую власть, за пролетарскую революцию.
В темноте мы подошли к тому месту, где впервые высадились с Мокроусовым — к деревне Капсихор. Огромные валы волн выкатывались на берег, с грохотом разбиваясь о прибрежные скалы... Что нас ждет на берегу, никто не знал.
С маузером в руке я выпрыгнул за борт. Набежавшая волна с силой подбросила меня вперед, и через несколько секунд я был уже у берега. За мной последовали остальные бойцы. Потом перетащили на берег весь наш груз пулеметы, винтовки, патроны, бомбы. Договорились, что пойдем па Алушту. Вскоре наше появление на берегу было известно всей деревне.
— Банка приехал,— радостно кричали татары, сбегаясь к нам со всех сторон. Они знали, что я уезжал в Советскую Россию, и с нетерпением ждали моего возвращения, верили, что вместе со мной придет необходимая помощь, которая навсегда избавит их от ненавистного Врангеля.
Подъем среди татарского населения был исключительный.
Отряд наш быстро вырос. Пришло много татар, все они просили оружия. Мы раздали им винтовки и двинулись к Алуште, по дороге обезоруживая отступающих белогвардейцев.
Подходим к городу и видим — спускается с другой стороны ударная огневая бригада 51-й дивизии. Вместе с ней добивали бегущих белогвардейцев.
В день высадки нашего десанта пал Перекоп.
Героическая Красная Армия разбила наголову Врангеля. Об этом я узнал от захваченных мною белых офицеров. В тылу белых царила паника. Повстанческая армия во главе с т. Мокроусовым вышла из леса и двинулась на Феодосию, чтобы отрезать путь для отступления белых.
Вскоре после взятия Алушты я был вызван обкомом партии, вместе со своим отрядом, в Симферополь. Здесь, в обкоме, неожиданно еще раз встретился с т. Фрунзе. Он был в серой шинели, без знаков различия. Михаил Васильевич, увидев меня, приветливо заулыбался и протянул мне обе руки.
— Ну, как добрались? Очень рад, что у вас все благополучно разрешилось,— сказал он, энергично пожав мне руки, и быстро зашагал в кабинет секретаря обкома т. Землячки Розалии Самойловны.
Начальное обучение
Член
Рассказ комиссара
Штаб червонной казачьей дивизии стоял в Перво-Константиновне, в доме попа. Начались теплые апрельские дни, и штаб, который особняком стоял в двух крайних комнатах, наполовину перекочевал в поповский сад, под зазеленевшие деревья, на согретую весенним солнцем первую зелень.
В ободранных, грязных комнатах поповского дома уныло бродили три поповны и их постоянные гости — сельский учитель и сельская учительница.
Шедшая рядом с монотонной деревенской жизнью кипучая жизнь и работа штаба, постоянный гром орудий, стоявших здесь же в деревне, в садах, постоянный грохот разрывающихся ответных неприятельских снарядов, летевших из-за Сиваша, от далекого Перекопа,— все это шло стороной, мимо жизни поповен, и только пугало их бешеным бегом, лихорадочным напряжением, постоянной опасностью военных дней. Им было и любопытно наблюдать жизнь штаба, и было весело отвечать на шутки и заигрывания молодых командиров из штаба, и было страшно — постоянно было страшно от этой атмосферы ран, смерти и грохота снарядов. Но об этом страшном лучше было молчать...
Разговоры были о картошке, о муке, о том, что нечего стряпать на обед, о том, что в штабе, кажется, тоже нечего стряпать, так как повар штаба дивизии, рыжий татарин Алей, грубо ругался на крыльце с каптенармусом, а потом бегал по соседним дворам, искал хоть луку, чтобы приправить картофельный суп без мяса. Через сад к дому подошел учитель-старичок и, постучав в окошко, с некоторым испугом и растерянностью спросил у девушек:
— А не видели ли вы комиссара дивизии?
Было видно по тому, как он оглядывался на лежащих в глубине сада казаков, что вопрос он задает ненужный, только для того, чтобы прийти в себя, потому что комиссар дивизии был в штабе рядом, в соседней комнате, и учитель знал не хуже, чем сестры-поповны. Но старику было страшно идти в штаб, страшно разговаривать с часовым, и он, вызванный в штаб по какому-то делу, оттягивал время ненужными вопросами. Сестры-поповны понимали это, они переглянулись, пожали плечами, вздохнули, и одна из них ответила:
— Да ведь вы же знаете, Семеныч, что комиссар дивизии в гостиной.
Семеныч достал из кармана кусок газетной бумаги и кисет с зеленой, ядовито пахнущей махоркой-самосадкой, вздохнул и молча стал крутить цигарку, а когда скрутил, зажег, пыхнул густым вонючим дымом, тогда только поправил шляпу и снова спросил у сестер:
— А не знаете, случайно, зачем я нужен комиссару дивизии?
Сестры ничего не ответили на вопрос, вполне бессмысленный, и только меньшая ответила на главное, что звучало в вопросе старика учителя:
— Да вы не бойтесь, Семеныч, комиссар дивизии — он очень молодой и очень добрый человек. Вы прямо пройдите через двор и спросите у дежурного комиссара дивизии. Это они, наверное, что-нибудь хотят в вашей школе сделать.
Семеныч вздохнул, еще раз поправил шляпу и пошел вдоль под окнами на большой двор, полный людей и лошадей, полный живой, деловой суетни и шума деловых разговоров.
Комиссар дивизии лежал на полу, на бурке, брошенной поверх охапки соломы. Рядом на бурках и шинелях лежало несколько человек из политотдела дивизии. Все они спали после трудной ночи. Большой стол был придвинут к стене; на столе были брошены военные карты, стояла пишущая машинка, и молодой парень, дежурный политработник, расписывал плакаты черными и красными чернилами, макая в них свернутую бумажную палочку.