Как стать оруженосцем
Шрифт:
– Конечно, на правах моего спасителя, ты вправе спросить, как я здесь оказался, - продолжил призрак, явно обрадованный возможности поговорить.
– Клянусь чем угодно, мне и самому хотелось бы это знать. Да-да, не удивляйся. Мы защищали какой-то замок. Нас осадило такое количество неприятеля, что обычный муравейник для сравнения не годится. Они кишели повсюду, постоянно делали приступы, и нам приходилось туго, несмотря на богатые запасы провианта. Кроме того, подземные резервуары были полны чистейшей воды, так что мы могли продержаться хоть сто лет в ожидании помощи, если бы не обилие неприятеля, ведшего осаду вопреки общепринятым правилам. Их предводитель согнал местных жителей, и пообещал отдать на их нужды все камни, которые им удастся добыть из крепостной стены. По ночам они этим и занимались, мешая уснуть беспрерывным скрежетом у подножия. Если бы ты только мог представить себе, какой ущерб они причинили!.. И вот, когда наш замок в буквальном смысле уже качался от ветра, лишенный опоры в значительной мере, неприятель пошел на решающий приступ. Мне выпало защищать северную стену. Я там и находился, обустроив себе маленькую палатку
– вскричал я.
– Подержите их над медленным огнем еще минут двадцать и непременно полейте острым соусом..." Что сталось с теми куропатками, я не знаю, поскольку сразу же вслед за их исчезновением, услышал:
– Тебе обязательно брать кого-нибудь в плен?
– Конечно! Может быть, мне повезет, и я, наконец-то, разбогатею.
– Тогда возьми кого-нибудь другого. Этого не прокормишь. Ты только посмотри на его стол...
Мне стало интересно, кто и кого собирается взять в плен и нельзя ли в этом поучаствовать, но в этот момент замок рухнул, лишив меня и обеда, и возможной добычи. Судя по всему, я либо погиб, либо попал в плен. Но я так до сих пор и не выбрал для себя, что предпочтительнее. Однако, склоняюсь к тому, что, как это ни печально сознавать, скорее второе, чем первое.
– Это почему?
– поинтересовался Владимир.
– Видишь ли, юноша, после гибели доблестного рыцаря, о нем слагают песни и легенды, в отличие от тех, которые попали в плен. А так как я до сих пор не слышал ни одной о себе, то следует признать...
И он горько вздохнул.
– Конечно, остается слабая надежда, что мне воздвигнут памятник, которого я не могу увидеть, будучи насельником этого замка, но... нужно как-нибудь набраться мужества и взглянуть суровой правде в глаза.
– А может быть...
– начал было Владимир, но призрак не дал ему договорить.
– Ты что же, смеешь сомневаться в моей доблести? Что мне положены песни, легенды и памятник? Мне?.. Да знаешь ли ты, что как-то раз, в пылу жаркой битвы, я впервые встретил противника, равного мне по силам и умению. Мы схватились, и вскоре я обратил внимание на то, что шум сражения утих. Улучив момент, я бросил взгляд по сторонам и обнаружил, что битва прекратилась, что враждующие стороны заняли места поудобнее и с восхищением мною наблюдают за нашим поединком. Однажды я промахнулся, и что, ты думаешь, я услышал? Кто-то воскликнул: "Да, он промахнулся, но это был самый блестящий промах, какой мне когда-либо доводилось видеть!" Пыль и песок взлетали к небесам, звенело железо, ржали кони, науськивали болельщики... В пылу схватки я даже не заметил, что, пользуясь сильной запыленностью, вражеский рыцарь менялся на свежего... День сменялся ночью, а ночь - днем. Наш поединок не прекращался ни на минуту, пока я, наконец, совершенно обессилев, не был вынужден признать свое поражение. Бессильно опустив меч, я ожидал рокового удара, долженствующего принести мне позор. Однако мой противник, по всей видимости, оказался менее благородным, чем я думал, и не желал нанести мне этот удар-мизерикордию, чтобы избавить от насмешек. Я склонил голову, пыль и песок постепенно осели... Я был совершенно один в окружающем меня пустом пространстве песчаной долины... Как мне потом рассказали, противоборствующим сторонам просто надоело на меня смотреть, поэтому они заключили мир и разошлись по домам. То есть, не зная, что мои товарищи покинули меня, я продолжал битву в одиночку! Скажи же, знаешь ли ты рыцаря, более достойного памятника, чем я? И более скромного, поскольку вполне удовлетворюсь постаментом, на котором вполне способен постоять за себя сам? Бывал ли ты по ту сторону моря? Знаешь ли ты, что там есть величественные сооружения, именуемые пирамидами? Сам я их не видел, но мне рассказывали, что они высотою почти до неба. И если одну из них снести наполовину, полагаю, такой пьедестал был бы мне под стать. Суди сам...
Он принял величавую позу, но в этот момент на стене за его спиной заиграл лучик восходящего солнца, и призрак растаял в воздухе...
На этот раз рекомендуемая книга никак не будет связана с предыдущими событиями. Но вовсе не потому, чтобы таковой не нашлось. Скорее наоборот: прекрасных книг, посвященных средневековой Европе, очень много, и чтобы представить их, хотя бы и в двух словах, потребовалось бы много и времени, и места. Дело решила подброшенная монетка. Надеемся, она не обманула.
Книга называется "Символическая история европейского Средневековья", автор ее - Мишель Пастуро. Издание: Спб, АЛЕКСАНДРИЯ, 2012.
"Апологет "символической истории" Пастуро собрал в этой книге наиболее успешные результаты своих многолетних исследований того, что для средневекового человека было важным и очевидным, а для нас непонятно, а то и вообще не существует: он рассказывает о судах над свиньями, демонизации дичи и ротации "царей зверей", спасительных и губительных растениях и деревьях, символизме цветов и фигур, недостойном ремесле красильщиков и нечестивой, но чрезвычайно популярной игре в шахматы".
Приводим из нее фрагменты двух глав, посвященных "благотворным" и "пагубным" деревьям.
"Обратимся, однако, к символике некоторых деревьев и поразмыслим над тем, как она могла влиять на использование их древесины. Я оставлю в стороне самые известные -- или слывущие таковыми -- деревья: дуб, каштан, маслину и сосну, -- и в качестве примеров возьму те деревья, которые привлекали меньше внимания историков техники и ботаников. Судя по многочисленным текстам, посвященным липе, именно это дерево снискало особое расположение средневековых людей. Авторы видят в ней только достоинства; ни разу -- и насколько мне известно, это уникальный случай -- она не представлена с плохой стороны. В первую очередь восхищаются ее величественностью, пышностью, долголетием. В Германии, где уже в Средневековье проявлялась тяга к рекордам, в некоторых источниках рассказывается о липах, окружность ствола которых достигала в основании необычайных размеров: так, в 1229 году липа в Нойштадте, в Вюртемберге, якобы имела окружность, равную нашим двенадцати метрам. Но еще больше, чем размер или древний возраст, восхищает запах липы, ее музыкальность (жужжание пчел) и изобилие даров, которые можно от нее получить. Об этом средневековые, равно как и античные авторы говорят не умолкая. Прежде всего, липа -- звезда фармакопеи: используется ее сок, кора, листья и главным образом липовый цвет, чьи успокоительные и даже наркотические свойства были известны с Античности. С XIII века липу начинают сажать возле лепрозориев и больниц (эта практика была широко распространена даже в Новое время). Из липового цвета, любимого пчелами, получается мед, которому приписываются разнообразные лечебные, профилактические и вкусовые свойства. Из сока липы получается нечто вроде сахара. Листья идут на корм скоту. Из лыка, гибкого, прочного и богатого волокнами, получают текстильный материал, "луб" (tilia), из которого делают мешки и колодезные веревки. Это полезное и почитаемое дерево также связано с покровительством и властью сеньора: ее сажают перед церквями, под ее кроной вершат правосудие (эту роль она делит с вязом и дубом); в конце Средневековья ее даже используют как декоративное дерево и высаживают липовые аллеи; тем не менее, в этом качестве она станет в широких масштабах использоваться по всей Европе только в XVII веке.
Повлияли ли все заслуги и достоинства липы на то, как использовалась древесина этого дерева? Мягкая и легкая, простая в обработке, с плотной и однородной структурой, липа в Средние века была излюбленным материалом скульпторов и бондарей. Являлось ли это следствием ее неоспоримых физических свойств? Или же следствием положительных символических качеств? Как эти свойства и качества обогащали друг друга? Считалось ли, что статуя святого целителя, вырезанная из липы, обладает более сильным лечебным и профилактическим эффектом, чем статуя того же самого святого, вырезанная из другого дерева? Если в конце Средних веков из липы часто изготавливали музыкальные инструменты, то значит ли это, что такой выбор мотивировался мягкостью и легкостью ее древесины или же на него повлияло воспоминание о музыке пчел, у которых липа была любимым деревом, как об этом пишет уже Вергилий в четвертой книге "Георгик"?
Есть масса вопросов, на которые при нынешнем состоянии наших знаний ответить едва ли представляется возможным, но которые историк не может перед собой не ставить, и касаются эти вопросы не только липы, но и других деревьев. Например, почитаемый германцами ясень, выполняющий роль посредника между небом и землей, который, как считалось, притягивает молнию и грозу, в Средневековье использовался для изготовления большей части метательного оружия (копий, дротиков, стрел): объяснялось ли это гибкостью и прочностью древесины или же древним мифологическим значением ясеня, который считался деревом небесного огня, орудием воинов на службе у богов? А чем объясняется то, что ветви березы, белого дерева, которое светится на зимнем солнце, в Северной Европе повсеместно использовали в качестве розог для бичевания одержимых и преступников, чтобы изгонять из них зло, -- гибкостью самих ветвей или чистотой ее цвета? В английском языке даже одно и то же слово -- birch -- обозначает одновременно и березу, и розги, и бичевание. И опять-таки, что лежит в основе обычая наказывать березовыми прутьями -- физические свойства дерева или же его символика и мифология?
Те же самые вопросы точно так же возникают в связи с деревьями с дурной репутацией. Но в этом случае они представляются еще более сложными, так как верования, связанные с деревьями, не всегда согласуются с тем, как в действительности используют древесину этих деревьев. Рассмотрим два примера -- тис и орех.
Все средневековые авторы подчеркивают пагубную и опасную природу тиса. Мрачный и одинокий тис не только растет там, где обычно не растут другие деревья (на песчаных равнинах, торфяниках), но он еще и странным образом никогда не меняется, всегда остается зеленым, всегда равным самому себе, как будто, заключив сделку с дьяволом, он приобрел нечто вроде бессмертия. Действительно, в легендах и преданиях он ассоциируется с потусторонним миром и смертью, об этой ассоциации свидетельствуют его названия в немецком (Todesbaum) и итальянском (albero della morte). Это погребальное дерево, которое встречается на кладбищах и которое связано с трауром и самоубийством (в некоторых версиях истории Иуды он кончает жизнь самоубийством не повесившись на смоковнице, а проглотив сильнейший яд, добытый из тиса). Тис устрашает, потому что в нем все ядовито: листья, плоды, кора, корни и особенно сок, который входит в состав многих ядов, например, яда, от которого в пьесе Шекспира умирает отец Гамлета. Более того, ни одно животное не притрагивается к тису, а его латинское название (taxus) само по себе напоминает о понятии яда (toxicum): "тис -- дерево ядовитое и из него добывают яды", -- пишет Исидор Севильский, а вслед за ним и большинство средневековых энциклопедистов.