Как воспитать ниндзю
Шрифт:
За его спиной в двери маячила одна из бабушек, потому я чувствовала себя вполне спокойной. Хоть зверь в спальне это мерзко. И почему нет никого из наших?
Он навалился на мою ногу. Я побелела от боли, еле-еле удержавшись на краю сознания от безумной пронзившей меня боли.
– Меня плохо починили... – через адскую боль через силу улыбнулась я, стараясь не дрогнуть и выглядеть бодрой.
– Не ломайся! – буркнул толстяк, наваливаясь на больную ногу на постели. – Ты мне нравишься!
И тут я поняла, что он безнадежно пьян.
Я слишком поздно поняла, что он собирается делать, ибо даже
Вся умирая от боли в ноге и в сломанных ребрах, я начала отчаянно сопротивляться профессиональному бойцу раза в три тяжелее, чем я. Хорошему бойцу, пытавшемуся с рычанием разодрать мое платье.
Ощущение предательства и бессилия затопило меня – я была чудовищно слаба, а ведь даже в лучшей форме я не решилась бы на полный контакт с ним в захвате, а убивала бы его ударами издалека, не дав ему навалиться на меня или перехватить руки.
Я отчаянно, безумно боролась.
Но я была ранена, опоена сонной травой для излечения, и свежий боец был слишком тяжел, ловок и подвижен, а боль рвала меня изнутри.
От безумной бушующей боли в ноге я совсем, наверное, стала прозрачной, а не бледной. Теряя соображение от боли, я все же изогнулась и ударила, резко безумно выпрямившись, головой ему в лицо.
Он захлебнулся от неожиданности кровью. А я билась как в припадке, лупя макушкой ему в нос и превращая его лицо в кровавое месиво.
– Ах ты сука! – взревел он.
От неожиданности хватка его ослабла, и я сумела вырвать руку и ударить его в глаза на последнем издыхании.
Он так и не успел полностью разорвать на мне платье и что-то мне сделать. Вроде бы кто-то кинулся мне на помощь, но это была лишь старая бабушка.
К сожалению, толстяк, с его сильной реакцией, сумел все-таки откинуться назад от моей сейчас сравнительно медленной руки ему в глаза, и я не выдавила их до конца. Он слишком сильно дернулся назад, почувствовав удар в глаза.
Но, зато, к счастью для меня, быстро отдернувшись и уходя от выдавливания глаз, он слетел с кровати, не рассчитав. И я, извернувшись, так же лежа, страшно, изо всех сил, ударила ему в лицо здоровой ногой.
И, теряя сознание от боли, била, била, била ногой ему в кровавую безжизненную маску лица, потеряв от боли и одурения лекарствами рассудок и соображение. И вообще даже плохо видя куда била, так все плыло.
Я даже не помнила, как, впадая в белую горячку исступления и бреда, я все наносила в пространство удары, а меня пытались остановить и успокоить ворвавшиеся мама и доктора. И как мама, сразу оценив по моей разорванной рубашке и виду, что произошло, да и бабушка лишь подтвердила это в своей истерике, приказала слугам убить эту толстую мразь, и как лекари и подбежавший отец не дали это сделать. Какой был скандал, как бабулька (старая родственница принца) каялась и молила на коленях маму, что она и понятия в помине не имела, что принц затеял... и что она не досмотрела, будучи оставленной с больной... и что он ничего не успел; и как Мари рычала и была готова убить их всех; и как родители забрали меня оттуда, уезжая, и мама плюнула открыто на замок и эту корону.
Я уже была без сознания под охраной своих китайцев, перенесенная в карету озлобленными до бешенства случившимся телохранителями и желавшими вырезать все мерзкое подлое гнездо... Но я плыла и плохо что понимала...
Глава 23.
В Голландии была весна.
Я сидела на веранде и тоскливо смотрела, как Мари веселится.
В Англии был дождь. Но оттуда мы уехали еще три дня назад. Родители просто уехали из Англии после всего, что случилось, наплевав на расследование и Англию. К тому же, не было известно, жив ли старший принц. Быстро уехали. После того, как я его отделала, мама добавила, а китайцы собирались его кастрировать. Очень быстро уехали. Отец странно себя чувствовал – он вроде подал в отставку, ибо за ними еще и гнались. Ясное дело – отставка! По крайней мере, после того, что старший принц попытался сделать с его дочерью, работать на Англию он не собирался.
– В рубашке ты родилась! – разглядывая мои переломы, сказал китаец. – Ее даже не разорвали!
Я хмуро промолчала. Он имел в виду рубашку, а не меня.
– А вот бить больной ногой принца не надо было! – поучающе проговорил китаец. – Ты потеряла сознание и не убила его!
Мама хмуро молчала рядом.
– Ты больше не должна никогда оставаться наедине с взрослым мужчиной одна, – наконец сказала она.
Я торжественно кивнула.
– Они ужасны...
Я снова торжественно кивнула, оживившись.
– Они что-то имеют к тебе...
Теперь подозрительно оживилась моя сестра.
– Потому этого никогда не будет!!! – с угрозой закончила мама.
Я только тяжело вздохнула. Вопрос с мужчинами был болезненный.
– А телохранители мужчины? – осторожно спросила я.
– Нужны евнухи! – непреклонно сказала мама.
Вот тут то телохранители и оживились. Подозрительно оживились и побледнели, особенно китаец. Даже рука его дрогнула.
Я захихикала.
– Не волнуйтесь, не волнуйтесь... – успокоила их я. – Я не китайский император... И не садистка...
Они успокоились.
– Мы применим наркотик! – гордо сказала я. Ухмыльнувшись.
А потом захихикала, увидев, какими стали лица моих друзей, братьев, воспитателей.
– Мама сошла с ума! – успокоила их я. – Возомнила себя багдадским шейхом, который кому угодно отрежет, надо ей врача скорей!
Мама только фыркнула.
Все захихикали. Все уже понимали, что она шутила. Только китаец зачем-то закрывал то, что внизу. Но ведь он тоже понимал?
Телохранители не были слугами, а, скорее, членами семьи и соратниками.
Отец рыкнул на маму.
Но тоже запечалился.
– Теперь вам надо принимать в голову еще одну опасность... – тоскливо сказал он. – В дополнение к тому, что на нас и так свалилось!
И пояснил страшную опасность.
– Девочки уже взрослые!
– Эта опасность существовала всегда, – флегматично сказал китаец. – Но Лу, с детства окруженная не лучшими представителями общества, давно научилась давать отпор... Ей приходится это делать очень долго... К тому же у нее есть такое подозрительное явление, как телохранители...