Как все начиналось
Шрифт:
– Аська, – фыркал он, – в вашей стране даже собаки агрессивны, и как люди еще друг друга не перерезали? Вот, понимаю, данийцы не дерутся, не воруют…
– Али, не говори мне ничего про воровство – я уже неплохо знакома с местными нравами. Тащат все, что плохо лежит, – перебила я его. – Надо найти, где тебе переночевать. Тебя не должен никто видеть.
Когда собачонка вдоволь налаялась и, гордо подняв хвост, удалилась в подворотню, я слезла на землю, стараясь размять затекшие и замерзшие ноги.
– Зато от вас русалки сбежали! – выдвинул контраргумент дракон.
– Они
– Почему?
– Потому что нахалки всех молодых парней в омутах топили.
Али не нашел, что возразить, и замолчал.
После долгих размышлений было решено, что огромная конюшня Совета самое подходящее место: пространства там много, спрячется в уголок, глядишь, и не заметят. Конюх спал мертвецким сном, напившись горькой с одноногим сторожем Кузьмой, поэтому мы прошли в широкие двери без особого шума. При виде откормленных ухоженных лошадок и коней разной масти у дракона загорелись глаза и началось обильное слюноотделение. Животные учуяли опасность и принялись все как один нервно ржать, перебирать копытами и стричь ушами.
– Сожрешь хоть одну, все зубы на амулеты повырываю! Понял?
Дракон с сожалением вздохнул и, выпустив тонкую струйку пара, поковылял к пустому стойлу.
– Ась, – пробасил он, – я здесь не помещаюсь.
– Можешь ночевать на улице, на заднем дворе у Марфы, – предложила я вполне дружелюбно.
– Вот ты какая, Аська, – обиделся дракон.
– Смотри сарай не сожги и конюха с утра не напугай своими разговорами, а то он решит, что допился до белой горячки, когда вместо лошади тебя обнаружит, – дала я последние наставления и, укутавшись в рваное тонкое одеяло, висевшее здесь же на гвоздике, отправилась к травнице.
Я, сгорбившись, словно тень, бежала по улицам. Погода как назло не радовала, с неба посыпался мокрый снег. Вид одинокой, укутавшейся в одеяло девушки вызвал жалость даже у бродяг, греющихся у жидкого костерка под каменным мостом. Они наперебой предлагали мне присоединиться и разделить их скудную трапезу, а я была настолько голодна, что и засохшая хлебная краюха показалась очень соблазнительной. Но все-таки я в ответ развела трясущимися руками, спеша поскорее в лавку к Марфе.
Очевидно, я стала слишком сентиментальна, двери Марфиной лавки вызвали у меня острый приступ тоски. Я осторожно схватилась за чугунный молоток одеревеневшими пальцами и постучала. Металлический звон разнесся по тихой улочке. Где-то залаяла собака, мне почудились еле слышные шаги за спиной. Я испуганно оглянулась, но в темноте никого не оказалось. За дверью раздались тяжелые шаги:
– Кто там!
– Ма-марфа, это я! – крикнула я, чувствуя, как дерет горло. Шмыгая носом, я тряслась, как бездомный щенок.
– Кто я? – переспросила тетка, не доверявшая ночным посетителям.
– Аська!
Загрохотали замки и цепочки, дверь открылась, и в тусклом свете свечи появилась Марфа, простоволосая, в ночной рубахе с теплым платком на плечах. Она близоруко прищурилась, пытаясь разглядеть меня в темноте улицы. Я осторожно вошла в лавку:
– Привет!
– Аська! – Тетка всплеснула руками, затушив свечу, и заключила меня в объятия. – Асенька моя! Девочка! Вернулась! Не сожрали изверги данийские, не лишили жизни касатушку!
Она крепко сжимала меня, роняя крупные слезы, гладила по голове, звонко целовала щеки.
– Как же они меня съедят? – только и смогла выдавить я сквозь подступающие рыдания. – Ты посмотри на меня: я замерзшая, голодная и совсем не аппетитная.
– Аська, – вдруг тетка отодвинула меня от своей пышной груди и внимательно посмотрела на раскрасневшееся от тепла лицо, – а как ты сюда попала? Делегация только в марте возвращается!
Я махнула рукой:
– Я тебе потом объясню. У меня к тебе дело жизни и смерти!
– Смерти? – Тетка скривила рот, готовясь к новому потоку слез, но я остановила ее:
– Марфа, я живая и здоровая! Пока!
– Сначала есть, потом спасать твою жизнь! – скомандовала Марфа и кинулась на второй этаж в крохотную кухоньку.
За едой я рассказала ей все, что произошло со мной за последний месяц. Лукинична охала, качала головой и по-настоящему жалела, что отпустила меня в далекую Данийю.
– Знаешь, Аська, – цокнула она языком, – отворот дело тонкое. Отвороты, как яды: на каждый яд делается свое противоядие, так же и отвороты. Мне бы посмотреть на приворотное зелье, враз бы сварила.
– Ну извини, – ощетинилась я, – я сама-то еле ноги унесла, а ты говоришь, пробы привезти! Может, можно что-нибудь сделать и так?
Марфа задумалась и кивнула:
– Не переживай, придумаем что-нибудь.
Она вышла из кухни, а я, разморенная горячим ужином и теплом, идущим с первого этажа от камина, подумала о том, что не нужна мне никакая Данийя с ее вечным летом и никакой Властитель. Пошлю-ка я к лешему Бабочку и все тайны, шлейфом тянущиеся за ней, и буду жить как прежде. Здесь меня любят, здесь я – центр Вселенной и точка отсчета всего.
– Нашла! – Марфа вернулась с раскрытой книгой в руках. – Смотри, – тетка нацепила на нос очки, – это зелье все привороты перебивает. Хотя у него есть побочные эффекты.
– К примеру? – заинтересовалась я.
Лукинична что-то долго высматривала на пожелтевших страницах, водя пальцем по строчкам.
– Ах, вот оно: «Известны случаи, когда вылечиваемый переносил свою страсть с привораживающего на ведьму, исцелившую его», – зачитала Марфа.
Я хмыкнула:
– Мне почему-то кажется, что «перенос страсти с одного объекта на другой» – это не про Властителя Фатии!
– А что, хорош собой этот Властитель? – Тетка хитро посмотрела на меня через стеклышки очков.
– Так себе, – передернула я плечами, стараясь не пересекаться с ней взглядом.
– Ну тебе лучше знать, – улыбнулась Марфа, – ведь этот стыдливый румянец и глаза-блюдца ничего не значат?
Я удивленно уставилась на нее:
– Какие глаза-блюдца? Я терпеть Фатиа не могу, он сделал мою жизнь невыносимой одним своим присутствием! Да вообще, кому он нужен? – разошлась я, подогревая себя праведным гневом. – Никому он не нужен!