Как все начиналось
Шрифт:
Меня прошиб пот, я неловко пошевелилась, но веревки крепко удерживали меня в одном положении на лавке.
«И как я раньше не провела параллели между своей жизнью и выдуманной кем-то?»
Тут я несказанно обрадовалась: значит, сейчас Фатиа уже выпил зелье и спешит освободить меня из темницы! Я злорадно ухмыльнулась: «Меня сжечь на костре? Чушь какая!»
Через некоторое время действительно загромыхали замки. Я повернула голову, рассчитывая увидеть на пороге полного раскаяния Властителя, но вместо этого в дверях застыли два охранника. Внутренний голос завизжал: «Так не должно быть! Здесь должен стоять Властитель!»
Меня
Меня подвели к палачу. Понимаете, я имею в виду самого настоящего палача, великана в черном колпаке с прорезями для глаз.
Тут мне стало по-настоящему страшно, навернулись слезы. Когда меня привязали к столбу, я, охваченная паникой, попыталась вырваться из веревочных пут. Толпу мои тщетные попытки лишь подогревали, площадь ревела. Для меня же лица фатийцев смешались в одну массу, земля и звездное небо соединились в одну линию.
«Все неправильно! – орал внутри тоненький голосок. – В книге было не так!»
Палач поднял руку, гомон вмиг прекратился, завороженная толпа безмолвствовала, готовая выслушать смертный приговор. Я уже ничего не видела вокруг, слезы слепили глаза. Последний взгляд на балкон властительского Дома: Прасковья смотрит, злорадно улыбается и кивает.
– Народ провинции Фатии, сегодня мы судим человеческую ведьму за нападение на Владыку Фатии, Бертлау и Перекрестка Семи Путей!
– Судим! – заорала в ответ толпа.
«За что судим? – вдруг разобрала я среди общего гама. – Простите, господа! Еще сутки назад я пыталась убить Прасковью Ивановну, но не Арвиля Фатиа!»
Я застонала. Меня сожгут за преступление, которого я не совершала! Достойное окончание достойной жизни!
– Она приговорена к сожжению на костре! – продолжал громогласно палач.
Я снова попыталась вырваться, со всей силы дернула веревки, но лишь заработала ощутимый удар в живот от стража и тоненько заскулила.
Фатийцы буйствовали, никогда не подозревала их в такой кровожадности. Они требовали начать казнь, но Властителя все еще не было.
– Ведьма, – вдруг обратился ко мне палач, очевидно, желающий заполнить паузу в кровавом зрелище, – ты можешь сказать последнее слово! Подумай хорошенько, ты можешь покаяться перед лицом смерти и народа!
Господи, и как мне раньше это не пришло в голову?
Я вдохнула полной грудью и заголосила во всю мощь своих легких:
– Али! Помогай!!!
Дракон появился из ниоткуда, взмахнул перепончатыми крыльями и выпустил самое прекрасное облако огня, какое я когда-либо видела в своей жизни. Площадь накрыл женский визг, фатийцы спешно покидали место казни, образовалась толчея, где-то заплакал ребенок. От облегчения я расхохоталась и следила за полетом дракона. Палач, как потом выяснилось, местный мясник, присел у кострища и прикрыл голову руками, страшась увидеть кружащее над площадью чудовище. Уже языки пламени лижут крышу городского казначейства, вот вспыхнули, словно спички, маленькие домики-магазинчики на краю площади, – народ пытается побыстрее убраться в безопасное место.
Меня било крупной дрожью, но я продолжала хохотать, нервный смех вырывался из горла помимо моей воли. И тут внутри у меня кольнуло, я вмиг замолчала, охваченная чувством неловкости, смущения и полной дезориентации.
Что это значит? Я шмыгнула носом и посмотрела заплаканными глазами на балкон. Фатиа, схватившись за поручень, дабы не рухнуть на землю от изумления, рассматривал царивший на площади хаос: парящего в небе дракона, горящие постройки и казначейство, толкающийся и голосящий народ. А потом он медленно перевел взгляд в мою сторону и застыл от ужаса.
И тут я почувствовала его страх, не привычное раздражение от моего присутствия, а настоящий, почти животный ужас.
И вдруг в груди у меня стало жарко и волной нахлынуло что-то странное, горячее и большое, сердце забилось как сумасшедшее. Это были не мои чувства, это были его чувства. Я в смятении опустила взгляд и тут увидела, что на Пантакле Арвиля проявляется женский образ.
Мой образ.
Глава 14
Властительская любовь оказалась нечаянным и малоприятным подарком, потому как чувствовал он не восхищение, а скорее, недоумение.
Каждый раз, завидев Арвиля на улице, я старалась спрятаться в какой-нибудь переулок, но он замечал меня даже через спины окружающих его стражников, и у него екало сердце, а потом наваливалось недоумение. Он пытался выискать в заурядных чертах моего лица нечто особенное, что привлекает его, и с разочарованием ничего не находил.
Я злилась и понимала, что внезапно вспыхнувшая любовь Властителя не что иное, как побочный эффект от воздействия отворота. Но где-то глубоко внутри тоненький несмелый голосок вопрошал: «А может, нет? Может, он влюблен в тебя по-настоящему?»
Через три дня после памятных событий, произошедших на площади, случилась новая неожиданность: Арман Ненэлия со своими Советниками посетил Фатию. Встречать их стянулся весь город. Мария и Гарий тоже поспешили к городским воротам, дабы увидеть красавца Армана еще на въезде. Мы же с Ваней забились в самый дальний угол сада, уверенные, что, сидя там, не попадемся на глаза неожиданному гостю.
А на следующий день рано поутру мы с Петушковым устроили дикие скачки на подъездной к городу дороге. Поднимая пыль и загоняя коней, мы носились наперегонки, когда случайно столкнулись и с Ненэлией, и с сопровождавшим его Арвилем. Я с трудом удержала коня, шутовски поклонилась им и, стараясь не обращать внимания на два пожирающих меня взгляда, осторожно отъехала. Стоило Властителю завидеть Петушкова, как он почувствовал уже знакомую мне жгучую волну презрения. И я вдруг поняла: это не презрение – это ревность к нему… и злость на меня. Всегда были лишь ревность и злость.
Мне стало противно. Будто я копалась грязными руками в чужом чистом белье, пачкая его и разрывая на лоскуты, а хозяин стоял в сторонке и наблюдал за мной не в силах ничего изменить.
В этот вечер Фатиа впервые пришел на постоялый двор открыто, представ перед сгорающими от любопытства соседями, обомлевшими хозяевами и испуганным Ваней. Арвиль, хмурый и серьезный, стоял посреди двора. Я же, чувствуя себя жертвой для заклания, спаслась трусливым бегством через огород и спряталась в саду. Ваня, никогда не умевший врать, а потому волнующийся и заикающийся, развлекал Фатиа до ночи, пока Властитель не убрался восвояси несолоно хлебавши. А я сидела в заново подвешенном между яблонями гамаке и плакала навзрыд, кусая губы, чтобы не заорать. Этим я окончательно сконфузила и без того запутавшегося в обстановке Петушкова.