Как я была принцессой
Шрифт:
Наша первая ночь была нежной и приятной, хоть и не слишком страстной, что, возможно, объяснялось моим больным коленом. Но в любом случае чувство интимной близости, возникающее во время секса, значило для меня гораздо больше, чем необузданная чувственность. В ту ночь я не ушла домой; Бахрин настоял, чтобы я осталась у него.
За ночь колено сильно распухло, и утром я еле доковыляла до работы. В душе поселилось тревожное предчувствие беды: я начала подозревать, что моя травма гораздо серьезнее, чем мне показалось сначала. Это подозрение подтвердилось в тот же день к вечеру: рентген показал, что треснула правая коленная чашечка. Теперь я знала – карьера балерины, о которой я так мечтала еще вчера, закрыта для меня.
К тому же у меня совсем не
В последовавшие за этим дни я изо всех сил старалась смириться с крушением своей главной мечты. Если мое тяжелое детство и научило меня чему-то полезному – так это умению выживать и не особенно рассчитывать на удачу. И все-таки я пребывала в глубокой депрессии, бороться с которой мне помогал только мой новый и такой захватывающий роман. Бахрин в это время был очень внимателен и нежен ко мне, и я начинала верить, что по-настоящему люблю его. Вскоре мы решили – вернее, решил Бахрин, – что мне лучше переехать к нему в Карлтон. Идея поиграть в свой дом показалась мне очень заманчивой, и, быстренько упаковав вещи, я уехала из дома, где мы жили с подружками, не потрудившись даже толком объяснить им свой поступок.
Я очень плохо представляла себе, что такое семейная жизнь. Все отрывочные и беспорядочные, хотя и соблазнительные, сведения о ней были, как ни стыдно в этом признаваться, почерпнуты мною в основном из сериалов вроде «Семейка Брейди», «Заколдованные», «Трое моих сыновей» и тому подобных. Во всех этих телевизионных семьях мужчина был солнцем, вокруг которого вращались все остальные планеты, – небезупречная, с точки зрения феминизма восьмидесятых, модель, надо признать, но ничего иного я не знала и никогда не видела. Она же оказалась и единственно возможной в нашей ситуации. Иное распределение ролей никогда не устроило бы Бахрина. И я поставила себе задачу перещеголять актрису Дорис Дэй в умении «сделать своего мужчину счастливым».
Я с головой бросилась в роман с Бахрином, и это получилось у меня удивительно естественно и легко. С мечтами о карьере танцовщицы пришлось расстаться, и на их место пришли растерянность и неуверенность в себе. Бахрин показался мне в тот момент единственным спасителем. Я смотрела на него и видела только то, что хотела видеть. Наверное, я обманывала себя и обманывала его, а главной ошибкой было то, что я убедила себя, будто люблю Бахрина, хотя в то время понятия не имела о том, что такое любовь.
12
Я была влюблена в саму идею быть влюбленной. Довольно банальное состояние для очень молодых людей, но именно так вернее всего определить то, что я чувствовала к Бахрину в последние месяцы 1980 года. В моей жизни не было ничего важнее его; завтрашний день и более отдаленное будущее нисколько меня не интересовали – я жила только здесь и сейчас.
Бахрин должен был поехать домой на летние каникулы где-то в середине ноября, то есть через несколько недель, после того как мы начали жить вместе. Было решено, что на рождественские каникулы я приеду к нему и он покажет мне свою Малайзию. Тогда я еще не знала, что это определение надо понимать буквально.
Однако к осуществлению этого плана имелось одно серьезное препятствие. Хотя моя работа и давала мне право на бесплатный билет на самолет, но для того, чтобы лететь за границу, нужен был паспорт. До достижения совершеннолетия паспорт я могла получить только с письменного согласия моей матери, а та категорически отказалась его давать, заведя старую песню о «белом рабстве». К тому времени отношения наши сильно испортились. Совсем недавно я отказалась отдавать маме и Роджеру еженедельную плату за хранение в их доме моих детских игрушек и книг. Мне хотелось перевезти эти вещи в свой новый дом, но они требовали за них выкуп. В конце концов мне пришлось обратиться к юристу,
Бахрин довольно спокойно отнесся к моим семейным неурядицам, он только сказал, что я любой ценой должна получить паспорт, если мы хотим быть вместе. Я как-то робко попыталась объяснить ему мамино поведение, но он только сказал, что моя прежняя жизнь его не интересует и что мы вместе построим нашу общую новую жизнь.
До чего же странную пару мы представляли собой тогда! Мы оба происходили из неполных и несчастных семей, но ни за что не хотели признать, что у нас нет ни умения, ни навыков для строительства гармоничных отношений. Мы редко говорили друг с другом откровенно; по негласному соглашению мы были всегда вежливы и сдержаны. Я никогда не рассказывала Бахрину о насилии, которому подвергалась в детстве: мне было неприятно и стыдно даже думать об этом, я чувствовала себя запачканной, старалась запереть все эти воспоминания в самом дальнем уголке мозга и поскорее забыть о них.
Уже в первые недели нашей совместной жизни я поняла, что и детство Бахрина было далеко не счастливым и что это наложило отпечаток на всю его жизнь. Это стало ясно уже по тому, как часто он вдруг поворачивал разговор к тому времени, когда был ребенком. Он никогда не критиковал свою мать, отца или деда, но я сама догадывалась о том, чего Бахрин недоговаривал, когда заводил речь о том, как он хотел бы построить свою собственную семью, о какой матери мечтает для своих детей и как важно родителям лично заниматься их воспитанием. Ему нравилась близость, существующая между родителями и детьми в Австралии, и он мечтал об идеальной семье – такой, какую видел на экране. А я не замечала ничего странного в его желании жить придуманной жизнью.
Я и сама с энтузиазмом мечтала о том, как когда-нибудь стану воспитывать своих детей, и твердо верила, что в моей жизни никогда не будет ничего важнее семьи и мужа. Когда Бахрин прямо спросил меня, что я думаю о браке и детях, я без колебаний ответила, что верю в то, что браки заключаются на всю жизнь и что никогда не соглашусь перепоручить воспитание своих детей кому-нибудь другому. Бахрин удовлетворенно улыбнулся: судя по всему, я выдержала какое-то испытание.
Однажды – это случилось в день Кубка Мельбурна, когда вся Австралия берет выходной и отправляется смотреть скачки, – мы с Бахрином поехали покататься под дождем. Немного погодя он остановил машину на обочине напротив парка и начал рассказывать о своем детстве. Он говорил долго и не останавливаясь. Начал он ровным и даже равнодушным голосом, но потом уже не пытался скрыть охватившего его волнения. Он рассказал, что стал первым внуком в семье, что брак между его отцом и матерью был чисто политическим; что в жилах обоих его родителей вот уже пять или шесть поколений течет королевская кровь.
Его мать, Тенку Залия, принцесса Тренгану и любимая дочь султана, в пятнадцать лет была выдана замуж за совершенно незнакомого ей раджу Ахмада, мелкого принца из султаната Перак, выпускника военного колледжа, двадцатитрехлетнего повесу (позже свекровь рассказывала мне, что в первую брачную ночь пережила ужасное потрясение, так как до этого ровным счетом ничего не знала о сексе и потом только тайком и изредка осмеливалась бросить испуганный взгляд на тело своего мужа; так продолжалось до самого их развода). Рождения Бахрина с нетерпением ожидал его дед – султан, бывший какой-то период и королем всей Малайзии (после того как в пятидесятых годах страна получила независимость, короля на пятилетний срок выбирали главы султанатов из своего числа).