Как закалялась жесть
Шрифт:
Послышалось, будто в прихожей что-то протяжно шаркнуло.
— Убавь! — распорядился он, показав на бум-бокс.
Музыку вырубили. Странный звук не повторялся.
— Посмотри, что там.
Один из будущих фармацевтов послушно встал, вытолкнул дверь наружу, выглянул в прихожую… и тут же влетел обратно, упав спиной на столик со жратвой. Причина проста: дверь рывком закрылась, ударив парнишку, — и тут же распахнулась обратно.
В дверном проеме появилось жуткое существо, похожее на человека. Но вроде бы не человек… какая-то мультяшная тварь в две трети человеческого роста, сошедшая
Заорали все трое.
Один охранник, сказала Елена. Без оружия…
Не один. Даже не двое. Трое! Вдобавок, у того, который развалился на диване, красовалась кобура под мышкой. Пистолет, вероятно, раньше украшал кого-то из менеджеров. Наплечная кобура смотрелась на мальчишке так же органично, как ливрея на осле.
Обманула дочурка!
Ладно, лирика потом. Ствол, отобранный у Елены, лежал у меня в кармане, но использовать его — не было необходимости. Во-первых, и так справлюсь, во-вторых, окно дежурки выходило на улицу. Зачем шуметь, пугая прохожих? Если есть возможность уйти без шума, я уйду без шума.
Первейшая цель — этот, с пистолетом. Он здесь главный, видать. Вдобавок, он быстрее всех троих вышел из оторопи; уже тянулся рукой к оружию… Вы мне это прекратите, подумал я, превращая последний прыжок в атаку. По шаловливым пальцам я его и резанул, ни на миг не усомнившись в справедливости того, что делаю.
Никакого сопротивления нож не испытал: пальцы смахнулись, как молодые побеги с веточки. Посыпались ему на колени, на пол… Округлив глаза, «стрелок» посмотрел на свою руку и сказал:
— Ой.
Глубокая мысль. Но аплодировать некогда. Заканчивая дело, чиркаю по его локтям, перерезая сухожилия, — на левой и на правой, чтоб даже в мыслях у него не было руки распускать. А заодно — по ремешкам кобуры. Руки обвисли, как тряпочные; пистолет упал.
Кто следующий?
Они бросились на меня сзади: кто-то схватил мою руку («Нож! Забери нож!»), кто-то ударил по голове, кажется, чашкой. Это были не бойцы, даже не охранники; просто молодые парни, волею своей жадности оказавшиеся в ненужном месте в ненужное время. К тому же в помещении было страшно тесно — они мешали друг другу: ни ударить не могли, ни схватить толком. Навалились в два тела, сопя и матюгаясь. Руку я легко вырвал: захват был хилый, никакой. Ткнул себе за спину, услышал ответный вопль. Ткнул еще раз: лезвие вошло тяжело и неожиданно застряло; одно из тел отвалилось, — вместе с ножом…
Я остался безоружен. С голой, можно сказать, рукой.
Последний из стражей обхватил меня поперек туловища и закричал:
— Я держу его, Ширяй!
Тот, который сидел на диване, пытался собрать свои рассыпавшиеся пальцы. Лицо у «стрелка» было сморщенным, как яблоко, вытащенное из духовки. Руки не подчинялись, однако он молчал, не плакал. Крик товарища вернул парня в нашу компанию. Обнаружив инвалида, прижатого к полу, он вскочил, размахнулся — и вмазал ногой, футболист хренов. Дешевый китайский кроссовок полетел мне в лицо…
Я поймал ступню и слегка изменил траекторию, помогая человеку упасть. Потом, не выпуская, развернул ногу и дернул к себе … Когда у тебя всего одна конечность, да и та занята, чем драться? Зубами!.. Именно зубами я и содрал кроссовок. Под ахилловым сухожилием есть нервный пучок; если перекусить его — боль запредельная.
Перекусил.
Вкус потного носка наполнил мой рот. Футболист завизжал, как недорезанный поросенок.
Визжит, значит, жив. Не хочу никого убивать.
Чтобы вывинтиться из-под неуклюжего борца, мне понадобилась еще секунда. По счету «раз — и». Тем более, он разжал руки и схватил ножку от столика, намереваясь воспользоваться ею — то ли как дубиной, то ли как колом. Не стал я его калечить, просто сломал ему руки. Правую в трех местах, левую — в двух. С него хватило…
Вся драка длилась недолго, куда меньше, чем рассказ о ней.
Дежурка полна была воя, стонов и трепыханий. Остатки носка скрипели на зубах. Отплевываясь, я быстренько осмотрел поверженных соперников: живы! Ампутационный нож вошел одному в бедро под задницей и крепко засел в бедренной кости; я вытащил лезвие не без труда. Двое истекали кровью… ничего, обождут. Чтобы облегчить раненым страдания, и вообще, во избежание каких бы то ни было сюрпризов, я их всех чуть придушил — каждого по очереди. Пусть побудут в отключке, пока приключения не закончились. Сон — лучшее лекарство, как говорят заботливые мамы.
И настала тишина.
Хорошо…
Первым делом я прополоскал рот — водой из электрического чайника. Потом нашел упавший пистолет и разрядил его, разжившись при этом запасной обоймой. На вешалке из одежды были пиджак, две спортивные куртки и синий больничный халат. Не пора ли мне переодеться, подумал я, выбирая, во что облачиться… Резкий звук, пришедший из прихожей, застал меня за примеркой.
Это был звонок. Сигнал о том, что кто-то пришел к нам в гости…
…Как же теперь, успел подумать Ширяев, прежде чем тварь перекрыла ему подачу крови в мозг. Без пальцев — как? Хирургом не стану… вообще, врачом не стану… а кем тогда? Гардеробщиком в больнице? Ха-ха. Да и не возьмут. Холуем при Балакиреве? Так навсегда и останусь мелким дилером, толкающим дрянь для дяди. Пока не повяжут или не прикончат. Или пока сам не загнусь от передозы…
За что?
…А потом стальные тиски отправили его во тьму, полную боли и страха. Звонка, возвестившего о приходе клиента, он не услышал.
Копытьев-младший был состоятельным во всех смыслах и совершенно здоровым молодым мужчиной. Психически здоровым — в том числе. Судебно психиатрическая экспертиза подтвердила бы это со всей определенностью, буде она когда-либо проведена.
Ему уже стукнул тридцатник, но выглядел он максимум на двадцать пять.
Он был на подъеме. Приподнятое состояние духа сопровождало его последние несколько месяцев, когда стало ясно, что мечта близка к воплощению…
И вот с этим чувством подъема, с этой непреходящей радостью позвонил он в дверь неприметного двухэтажного особняка на Чистопрудном бульваре.