Как закалялась жесть
Шрифт:
Это и был товар, о котором упоминала Елена, — для особого потребителя. Контейнеры, видимо, просто не донесли до кабинета и временно поставили здесь. Так-так, подумал я, быстро закипая. Собачки — они пусть и любят сырое мясо, однако твари неразумные, за них мыслят хозяева. А этот любитель экзотики, как я понял из подслушанных наверху реплик, употребляет самолично. Нас употребляет! Любовников и мужей предприимчивой Купчихи, натурщиков из ее кровавой «студии»… Новый Крамской, блин.
Крамской, кстати, в клетке жил, к тому ж он мертв, спасибо молдавским виноделам. А этот… этот…
Смотрел я на выставленные к продаже головы, и что-то мне вдруг расхотелось торопиться. Так ли уж необходимо покидать особняк до прихода столь примечательного господина? Появилось вдруг острое желание повидаться с ним.
И подумалось мне, что в иных обстоятельствах моя голова, очищенная, как кочан капусты, вполне могла лежать в таком точно контейнере, ожидая, когда чьи-то холеные руки вскроют мою черепную коробку…
Я едва не жахнул кулаком по столу. Мир заволокло красным.
К счастью, сдержался.
Спрятал ключи от подвала в одной из оконных портьер; вернее, в складке широкого, с кисточками, тряпочного держателя. Только потом пополз в сторону прихожей…
Ширяй дремал.
Ширяй — это от фамилии Ширяев. Кликуха ему не нравилась, но есть на свете вещи, которые не выбирают. Дремал он на диванчике в дежурке. Двое остальных были здесь же: один расслабился в кресле, второй на стуле. Скоты! Музон врубили, чаи гоняли с крекерами и чипсами. Байки травили, мудозвоны, хотя — ясно же было сказано: кто-то постоянно должен находиться в прихожей! Скоро пойдут клиенты, а они тут… Рявкнуть, воткнуть клизму? Лень…
Ширяй на секунду приоткрыл глаза и снова закрыл.
И правда, кой хрен суетиться? Вход в дом закрыт. Если кто придет — позвонит. Как работает звонок, уже проверили. И клиент уже был — пока что один-единственный, с самого ранья, едва рассвело. Зато бачков этих блестящих вывез — почти весь свой автофургончик загрузил. Смешная была у него тачка, почти антикварный «москвич-каблук» с несуразным таким кузовом. Наверное, чтоб никто на дороге не цеплялся. Вроде того, как некоторые крутые бандюки на «копейках» ездят: мол, скромные мы. Вадим со своей девчонкой называли этого мужика «посредником», промеж себя, конечно. Посредник, так посредник. Ширяй не лез с расспросами — сами расскажут, куда денутся…
Кстати, у Елены с «посредником» любопытный получился разговор, Ширяй услышал охвостье, когда те из кабинета в прихожую вышли.
— Все-таки я беспокоюсь насчет безопасности, — сказала Елена. — Как-то у Виктора Антоновича все слишком быстро, с наскоку. По-гусарски как-то.
— Виктор Антоныч, уважаемая, профессионал как раз по вопросам безопасности, — ответил посредник. И добавил со странной интонацией: — Он на этом деле собаку съел .
Елена остановилась, будто споткнулась. Потом начала ржать, хотя мужик как был, так и оставался серьезным.
— Лишь бы хвостом не подавился… — сказала она, словно возразила. — А то было дело, да собака съела.
— Были крошки, да сожрали кошки… А вы начитаны, барышня. Кстати, Виктор Антонович специально просил вам передать, что он не из тех, кто путает мясо и мясника. Не знаю и знать не хочу, что это означает, мое дело передать. — Гость поцеловал Елене руку и удалился, взглянув на Ширяя, как на урну для плевков…
Короче, в этом доме происходило нечто интригующе серьезное, пусть и небезопасное. Балакирев так и сказал, когда высвистывал их ночью: мол, золотое дно, пацаны; хотя, до сих пор не посвятил своих товарищей в детали. И что находится внутри контейнеров, Ширяй не знал. Темнил Балакирев, темнил…
«Авторитет», блин. Вождь… К Балакиреву у Ширяя было сложнее отношение. С одной стороны — самый младший в их компании, ноль, плацебо! Спелись они со Стрептоцидом, сладкая парочка. Стрептоцид — тот хоть змея хитрющая, отличник, а Балакирев — серость, наглость да понты. Ценен был он тем, что за ним стояли взрослые дяди. Это ведь он приносил в клюве «стекло» да «колеса», причем, только легальные средства, разрешенные к распространению на территории РФ. Наркотические анальгетики, психотропы и все такое. Брал на реализацию. Какой-то его родственник служил в госнаркоучете, вот и принял недоросля под крыло — шестерить на взрослую мафию. А фирмочка, под прикрытием которой Стептоцид и его студенты сбывали товар, была зарегистрирована на мать Балакирева. Каким образом мужик из госнаркоучета доставал бесплатные лекарства, никого не интересовало. Важно только то, что в аптеках они стоят тыщи (скажем, средства от эпилепсии или нейролептики последнего поколения), а у Стрептоцида — с весомой скидкой. За дешево кто откажется купить, если лекарство чистое, не паленое? Качество было гарантированное. Или, скажем, препараты, которые нигде просто так не купишь… Короче, страждущие, а чаще родственники страждущих с радостью превращались в покупателей. Врачи тоже не брезговали сыграть на разнице цен. Компания студентов-медикусов давно стала своей в хосписах, в ПНИ, в прочих специальных местах… С криминальной наркотой да с потребителями-«торчками» ни в коем случае не связывались: менты бы за глютеус взяли и в долю полезли. Только и исключительно легальная номенклатура. А делиться и так приходилось, крохи оставались…
Простая система.
Что касается Балакирева, то Ширяй им даже восхищался. Умеет себя поставить человек! Умеет других построить. Когда командовать начинает, почему-то не приходит в голову послать его в начало начал. Вот и сегодня: новое дело, говорит, начинаем, так круто поднимемся, мужики, что бабам даже нагибаться не придется, чтобы за щеку положить. Кто со мной? Все с ним!
«Пушку» выдали Ширяю. Кобура весомо лежала на левом боку, придавая службе остроту. И это справедливо: зря, что ли, его военная кафедра трахает? Двое других, которые расселись тут и звиздят за жизнь, — шпаки рафинированные, с последнего курса фармколледжа. А Ширяй, как ни крути, из Первого меда (хоть и помладше Стрептоцида, хоть и учится между «удовлетворительно» и «хорошо»). Так что Ширяй в этой троице — вроде начальника караула.
Спи, начальник, спи.
Не спится начальнику. Музон их кислотно-щелочной уже проел череп, скоро до мозга достанет. Сказать, чтоб сделали потише? В лом…
Он прислушался, о чем трепались подчиненные. Один рассказывал другому историю, случившуюся на летней практике. В операционной некая хирургиня вытерла руки марлевой салфеткой и машинально, задумавшись о своем, положила ее не в грязные, а на полку. Полка высокая, если специально не смотреть — не заметишь. В конце рабочего дня санитарки пересчитали салфетки и не обнаружили одной. ЧП! Все салфетки в операционных — строго по счету. Что тут началось! Буквально всей больницей искали недостающую, пересчитывали снова и снова, дружно вспоминали, кто и кому сегодня делал операции, вызвали врачей… Сплошные нервы. Пока наконец та растяпа-хиругиня не «раскололась» — вспомнила о своем грешке…Спрашивается, зачем искали салфетку, почему психовали? Известное дело, почему: слишком уж часто подобные безобидные предметы (а иногда совсем даже не безобидные) забываются — и зашиваются — в теле больного…
Так себе прикол. Ширяй сел и потянулся.
— Один деятель «забыл» в пациентке свой носовой платок, — сказал он. — После операции ей поплохело. Новую операцию делали уже в Первом меде, и новый хирург, который вытащил из тела носовой платок, узнал инициалы. Забывчивым хирургом оказался его учитель, доктор наук, профессор, который когда-то у нас преподавал. И это не хохма. Стрептоцид рассказывал, а ему — его научный руководитель, который тот платок и вытащил… — Ширяй вдруг замолчал, прислушиваясь. — Тихо! Что за звуки?