Какого цвета любовь?
Шрифт:
Не сутулься! Убери волосы со лба! Причешись! Не опаздывай! Не вздумай к кому-нибудь зайти после сеанса! – полный набор наставлений для настоящей леди выслушивался все четыре дня с восторгом и был выслушан с контрольным восторгом в последний раз в воскресенье днём… Всё равно теперь никто и ничто не сможет Аделаиде испортить настроение! Её отпустили с классом в кино! И она уже в пути! Как раньше ходили с плакатами? «Мы идём смотреть Чапаева!» Ну, кому Чапаева подавай, а кому Высоцкого! Я иду смотреть Высоцкого!
Класс договорился собраться в садике на лавочках перед кинотеатром.
Давйте все возьмём пятый ряд! – Гивка-Чапа был, как всегда, практичен и мудр. – Это почти середина В самом переду плохо видно, надо сильно голову задирать. Давайте, скидывайтесь! Билет стоит двадцать пять копеек. Дневной сеанс со скидкой!
Одноклассники
Ирка, как всегда, отличилась! У неё оказался целый рубль! Ей отсчитали сдачи. Но Ирка, взяв с собой Ольку, на глазах у всех гордо направилась «попить газированной водички»: к голубому лотку со стеклянными трубками разноцветного сиропа и с толстой продавщицей в крахмальном кокошнике на причёске.
– Мне двойную! – ох, Ирка, зараза, опять оригинальничала! Аделаида смотрела на Ирку около тележки с сиропом и улыбалась.
– Ты уже отдала деньги? – Аделаида с дурацкой улыбкой блаженства на устах так и обернулась, думая, что у неё от счастья снесло крышу, и у неё начались слуховые галлюцинации.
Деньги на билет отдала, спрашиваю? Забери обратно! Папа пошёл брать билеты, – перед ней на самом деле стояла её родная мама. Совершенно реальная и осязаемая, из мяса и костей, какая была… Именно та, которую Аделаида оставила дома полчаса назад за чтением «Семьи и школы». Её можно было даже потрогать…
– Как им родители разрешают на улице газировку пить?! – даже не насладившись произведённым на Аделаиду эффектом удивления, как ни в чём не бывало продолжала мама. Она презрительно глядела вслед Ирке с Олькой и делала гримаску. – Там же стаканы нормально не моются! Чёрт его знает, кто из них пил! Ты, надеюсь, не покупаешь себе газировку на улицах? – мама строго посмотрела на Аделаиду.
Та отрицательно помотала головой, не в силах даже промычать.
– Ну, забрала деньги? Давай их сюда. Воо-он папа рукой машет. Пошли, пошли сядем, а то потом, когда все заходят, об других людей тереться я брезгую!
Они медленно, прогулочным шагом, как «две подруги», зашагали к кинотеатру. Папа стоял на ступеньках и смотрел взглядом с поволокой, как воплощается в жизнь его голубая мечта:
– Ви с мамай должни бит падругами! – Всегда говорил он.
Папа так часто это говорил, что у Аделаиды в пследнее время стало возникать подозрение, что ему самому просто захотелось несколько облегчить собственную участь, подсовывая свою законную «Наночку» Аделаиде хоть на часик в «подружки». Видно, ему очень захотелось от неё отдыхать хотя бы в то время, пока Аделаида с ней «дэлица».
Класс остался стоять перед кинотеатром возле лавочки и передавать друг другу два стакана с остатками сладкой газировки.
Мама, папа и Аделаида вошли в кинозал. Нашли свой ряд и свои места. Мама, посмотрев внимательно сперва на соседей слева, потом справа, как бы скрупулёзно следуя правилам уличного движения, усадила Аделаиду в середине, а они с отцом расположились по бокам. Это тоже было одним из городских правил: девочка всегда должна сидеть посередине. Выглядело это довольно нелепо, зато безопасно. Ведь никогда не знаешь, что в фильме могут быть за сцены, а может, там, как в той серии с французским «Фантомасом», где женщины показывали модели платья всякие и были совершенно голыми, только в лифчиках, подтяжках для чулок и трусах. А все говорили: «Комедия! Комедия!». «Вот тебе и комедия!» – тогда сказала мама. И мало ли кто сидит рядом с девочкой? Вот сидит он, смотрит на экран и видит вовсе не кино, а представляет себе, как это в лифчике и подтяжках для чулок стоит эта девочка, которая рядом с ним в кинотеатре сидит! А ещё страшнее – он может ногой на полу «задевать» её ногу!
Кстати, выход из кинотеатра после сеанса был не менее трудоёмким занятием, чем весь просмотр, когда надо всё время быть начеку, наблюдать, так сказать – не сменилась ли соседка справа на какого-нибудь соседа, и не положил ли сосед сзади голову на спинку твоего стула. Вот именно выход из кинотеатра, а не вход! Мама даже Аделаиде рассказывла такую страшную историю, как и все истории, которые она рассказывала, такую страшную, что трудно было поверить.
Такая обычная была картина, понимаешь, – говорила она проникновенным голосом, – кто-то там смертельно заболел, и вот все думали – умрёт – не умрёт. А дочка их знакомых, она твоя ровесница, сидит, смотрит на экран и плачет, и плачет… прямо рыдает вся… Мама ей говорит: «Что ты плачешь?! Не такая ведь ужасная картина! Не переживай так! Может, в конце фильма он выздоровеет!» Только потом, когда картина закончилась и они вышли из зала, и девочка маме рассказала, что, пока они сидели в кинотеатре, оказывается, около неё мужчина, который сидел, так своей ногой её ногу прижимал. Она отодвинет, он придвинется! Она отодвинет – он придвинется! Так она уже почти на краешке стула сидела! А все думали, что она из-за этой картины плакала. Что переживала очень за главного героя. Её мама потом так рассердилась, говорит: «Почему ты мне раньше не сказала?! Я бы ему показала!» Представляешь?!
Аделаида представляла…
Чтоб из зала выйти более-менее прилично, не толкаясь и не прижимаясь, надо было вставать за десять минут до конца фильма и медленно, но настойчиво продвигаться в темноте по шаткому ковру ног, дойти до конца своего ряда и через весь зал направиться к красному огоньку – входной двери… Часто разгадка сюжета и весь смысл были спрятаны именно в десяти последних минутах. Однако у Горожан не было ни времени, ни желания ждать. «Чем кончилось» вполне можно было спросить во дворе в тот же день. Или вообще самим придумать. Вообще то, Горожане не заморачивались смыслом «картины». Сидят, смотрят, ну сидят и смотрят. Ну и ладно. Кто-то всё же оставался в зале до упора и потом вполне мог рассказать, да и показать, «что было». Именно те, что оставались в зале до конца сеанса, должны были все вместе и одновременно протиснуться в дверь размером с небольшой средневековый курятничек, когда размах и масштабы строительсва не развратили человеческий разум, и всё было маленьким и аккуратненьким… Некоторые выходящие из кинотеатра даже нагибали головы, чтоб не испортить проём. Если ещё принять во внимание отвращение жителей ко всему упорядоченному, то в такой давке вполне могли затоптать не хуже, чем в очереди за стиральным порошком. Толпа представляла собой огромный чёрно-серый треугольник, острым углом обращённый к двери. Молодые люди передвигались парами-тройками, локтями пробивая себе путь к свежему воздуху, с удовольствием догрызая оставшиеся в карманах семечки и громко обсуждая свежеувиденное. Девицы же шли по одной, а сзади них, вроде живого щита выстраивались их ближайшие родственники, как бы защищая им тыл. Они держали дистанцию в полметра, чтоб девушка, никем не тронутая, могла беспрепятственно, как по зелёному коридору выйти на свет, где уже не было опасно.
Аделаида вспоминала, что, кроме всего прочего, впереди через полтора часа ещё выход из зала, и сидела, грызя кожу на костяшках пальцев, между абсолютно готовыми к просмотру мамой и папой.
Мерзкий, мерзкий журнал! Хотя, наверное, должно быть стыдно, что чёрно-белые хлопкоробы Таджикистана, перевыполнившие план, не будили в Аделаиде никаких возвышенных чувств, кроме сочувствия. Металлолом собирать раз в год один день в неделю это нормально! А вот хлопкоробы… – по такой жаре да по полю, да обеими руками весь день хватать шершавые коричневые коробочки, да ещё если на тебе не лёгкая майка с коротким рукавом, а огромные цветастые балахоны. На мужиках вообще ватные стёганные халаты и тюбетейки. Как они там в такой жаре живут?! И каким бы жизнерадостным голосом не вещал диктор о «новых победах Социалистической отчизны», Аделаида ловила себя на мысли, что счастлива потому, что она не «Таджикский хлопкороб». Всё познаётся в сравнении. Ходить по хлопковому полю гораздо тоскливей!
Перерыв в пять минут, чтоб могли войти опоздавшие к началу сеанса. Мама, пользуясь случаем, внимательно оглядела Аделаиду:
– Волосы со лба убери. Ты не причёсывалась?
– Господи! Ну как же не причёсывалась?! Да ведь каждый раз, когда я выхожу из дому, ты, лёжа на диване, возвращаешь меня обратно, чтоб удостовериться, «причёсывалась» ли я, «не причёсывалась» и в целом выгляжу ли я прилично!
Ведь буквально час назад ты сама, «выпуская» меня из дому, проводила техосмотр с госприёмкой. Так что могло всего за час измениться в мой внешности?!. Ты постоянно бубнишь мне под руку: «Не ходи, ничего не получится!» И оно действительно не получается! «Не пей газировку, заразашься аскаридами!» – я ими действительно заражусь, хотя весь класс только что пустил по кругу всего два стакана воды с сиропом! Каждый отхлёбывал понемножку, и никто, уверяю тебя, никто из них и не заразится, и аскарид у него не будет! «Не покупай – это сейчас же испортится!» И оно действительно моментально портится! Кажется, что если я возьму в руки бутон, ты скажешь: «Он завянет!», бутон, так и не распусившись, действительно завянет!